Вступительное слово Юлии Свиридовой, студентки-дипломницы факультета психологии Московского Государственного Инновационно-Педагогического Университета имени Макаренко:
Уважаемые педагоги!..
Удивительное, искристое чувство счастья, безраздельно овладевшее мной после смерти вашего почтенного коллеги — профессора В.П.Калмыкова, — не помешало мне завершить многомесячную работу над темой, которая звучит как… сейчас… (торопливый шелест страниц) «Аутизм: некоторые особенности психологической адаптации». Извините, немного волнуюсь, ведь труд мой, как вы сейчас поймете, достатоШно аУтобиографичен (ах, как всё-таки жаль, что Владимир Павлович уже не сможет оценить мою святую верность его терминологии!). Прошу заметить, что я взяла эту тему вовсе не из-за болезненного эгоцентризма — или там, не дай бог, мании величия, — а просто потому, что уверена: мой «случай» действительно уникален и детальное его изучение в рамках психологического исследования может принести неоценимую пользу науке.
Но прежде чем мы приступим, хотелось бы отдать последнюю дань тому, кто и в этой символической форме остается моим научным руководителем — даже в большей мере, чем прежде, ведь без его смерти картина моей психологической адаптации была бы неполной. Давайте почтим память покойного минутой молчания. Прошу уважаемую комиссию встать…
(Смущенные педагоги нехотя поднимаются с насиженных мест, громыхая стульями, покашливая и тягостно вздыхая; две-три секунды в аудитории держится относительная тишина).
Спасибо, можете садиться. Думаю, Владу этого достатоШно. Фамилия его вкупе с инициалами, научным званием и прочими регалиями обведена траурной каймой на титульном листе, но я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы «пятнадцать минут позора», как вы называете защиту, превратились в сплошной некролог. Весёлая история психо-преображения, чудесного исцеления, которую я хочу вам рассказать, вряд ли совместима с унынием и кислыми гримасами. Не стоит также обращать внимания на дурацкие приписки, бурые кофейные пятна и жирные следы на страницах контрольного экземпляра — это всего лишь тень Влада-Читающего, Влада-Раздраженного, Влада-Язвительного, Влада-Выжившего-из-Ума, Влада-Несовершенного, каким его знала одна я, каким он никогда уже не будет и какого, несмотря на владеющий мною сегодня восторг, мне всё-таки чуть-чуть жаль…
Но ближе к делу. Я пришла сюда защищаться, не так ли?.. Начну, пожалуй.
(Робкие, но поощрительные аплодисменты).
1
Доводилось ли вам, коллеги, охотиться за иллюзией? Гнаться за ней сквозь чащу, раня лицо о колючие ветки? Никогда? Только в юности? Вы профессионалы? Ну и отлично. А к чему всё это, сейчас объясню. Мой дядя… Нет, давайте без цитат, уважаемые: я же сказала — объясню. Во-первых, он закончил наш факультет — может быть, кто-то ещё помнит такого щупленького рыжего студентика Осю Антипова?.. Да? Есть сходство? То-то же.
Во-вторых — что куда важнее, — он имеет самое прямое отношение к моему «случаю» (можно сказать, лежит в его истоке, как Влад — в устье) — и, в общем, тому, кто захочет глубже исследовать эту уникальную проблему, не обойтись без экскурса в прошлое, где мой дядя Оскар Ильич только-только приступает к осуществлению своей заветной мечты.
В ту пору меня ещё не было на свете, — а, стало быть, о начале пути я могу судить лишь со слов очевидцев. Вот, к примеру, мама (Маргарита Свиридова — в девичестве Антипова). Она часто вспоминает о нём, когда надо звонить в ЖЭК. Зачем?.. Да чтобы получше разозлиться! Она, Рита, и в детстве-то не особо жаловала младшего братца — глуповатого веснушчатого рыжика; а тут он, мерзавец, свалился как снег на голову — нагрянул прямиком из Воронежа с двумя огромными чемоданами, так и лопающимися от барахла, — и с идиотски-сияющей улыбкой заявил московской родне, что, дескать, приехал поступать на психфак. («Что ж, — пошучивала в те годы мама, — судя по его придурковатой физиономии, в выборе он не ошибся»).
И самое-то обидное: ведь она же, Рита, отлично знала, что за черти тащат её брата в педагогический! Да всё те же, что некогда приволокли её, красавицу и умницу, в МФТИ — физтех тож!.. Единственной барышне на курсе не составило, помнится, труда сменить общежитскую койку на роскошную двуспальную кровать в Замоскворечье, где она вскоре и прописалась; видимо, сей элегантный трюк не на шутку вскружил Осе голову. И вот несчастный болван, вчерашний «дембель», уже мчится, шумно дыша и разбрызгивая лаптями грязь, за своей удачливой сестрой, нисколько не сомневаясь, что в столице его ждёт столь же лёгкий успех… Тут мама, чувствуя, что дошла до кондиции, плюхается на диван, пристраивает аппарат на колени и начинает яростно терзать номера московских городских служб.
А разговор продолжает отец (Константин Свиридов). Это добрый, деликатный человек, потомственный интеллигент — и его свидетельства, очищенные от маминого цинизма, запросто могут претендовать на объективность. В первые дни, рассказывает он, оригинальный гость упорно не желал распаковывать свои чудо-чемоданы, поясняя, что надолго-то у нас не задержится — просто «перекантуется пару-тройку месяцочков», покуда новые, интересные знакомства (Москва же всё-таки!!!) не позволят ему скоренько обзавестись семьей — и зажить собственным домом… Его оптимизм заражал. Всё же зять настоял на том, чтобы шурину, пока он ещё здесь, выделили постель, пару полотенец и персональную полочку в платяном шкафу. Тот едва не расплакался от умиления и благодарности, однако и тут не забыл ввернуть, что, мол, всё это — временные неудобства.
![Воровская яма [Cборник]](/storage/book-covers/08/086ec5131cfee1e9284b895205abfa019c8ddf36.jpg)
