Песнь моряка - [192]

На этот раз она запрыгивала на крутой асфальт Набережной уже в сумерках. Мелькнул смутный вопрос, сколько сейчас может быть времени. Середина лета, почти темно – десять или одиннадцать, точнее не выйдет. Сумерки Аляски. Прохладный вечерний воздух, перекатываясь через ветровое стекло, пах кипреем и фенхелем, как и должен пахнуть воздух в это время суток и в это время года. Скачки́ настроения и капризы, должно быть, почти прекратились, думала она, озноб и лихорадка тоже прошли.

Она резко вильнула, чтобы не наехать на выскочившего на дорогу черного лабрадора-ретривера. Шерсть у него лоснилась здоровьем и благоденствием, язык свешивался на плечо, словно красный шелковый галстук. Он направлялся к тропе через Кладбище Псов попить воды из ключа. Глядя, как он поворачивает на дорожку и исчезает за поворотом, она заметила две спускавшиеся с холма фигуры. Одеяния из черной резины блестели на них не хуже шкуры лабрадора. На молодом человеке было что-то вроде мексиканской накидки, прорезанной лучами вентиляционных щелей. На девушке – хитро скроенный фартук, бретели которого служили ей одновременно блузой и лифчиком. Фигуры несли на плечах каждый свое коромысло с двумя пластиковыми пятигаллоновыми ведрами. Коромыслами служили куски шин с прорезями для головы и плеч. Та самая вечно замерзавшая пара, Навидады. По слишком плавной походке девушки Алиса догадалась, что скоро их будет больше чем пара.

Переключив джип на четырехколесный привод, она поехала вверх по насыпи туда, куда раньше ушла собака. Юная пара, видимо, догадалась, что Алиса едет к ним с предложением подвезти. Юноша помог жене отцепить ведра и снять коромысло. Когда Алиса подъехала, они стояли рядком и ждали.

– Buen’ noches[116], – в унисон поздоровались они.

– Вы что, ребята, так и остались здесь? Господи, я думала, вы давным-давно в Масатлане. Теперь вы точно здесь застряли вместе со всеми.

Мальчик покраснел от смущения, но голос его звучал уверенно:

– Si, миссис Кармоди… Застряли.

Всю дорогу, пока джип катился по Набережной, Алиса уговаривала их вернуться в «Медвежий флаг».

– Вам скоро понадобится прочная крыша над головой, а у меня случайно образовались пустые комнаты. Платить не надо, будете изредка помогать по хозяйству.

Оба сказали, что они с радостью помогут в чем угодно и когда угодно, но вежливо отклонили предложение. У них есть крыша, и они как раз сейчас обустраивают себе дом, не хочет ли она посмотреть? Так Алиса снова поехала вдоль берега бухты, на этот раз по боковой дороге к дымным черным зубцам и треугольным вигвамам, очерчивавшим панораму Шинного города.

Гравиевая колея оборвалась у ворот, повешенных между двух высоких черных обелисков. Эти столбы соорудили из покрышек спортивных машин уменьшающегося диаметра, нанизав их на выстрелы сетных каплёров. Самые верхние покрышки, видимо, жили когда-то на колесах тачек или детских колясок. Сами ворота сделали из переплетенных шлангов обогревателя.

– Gracias, здесь нормально, – сказал мальчик, заметив, что Алиса прикидывает, как попасть внутрь. – Они не открывают ворота, только если особый случай.

– Хорошо, но тогда я понесу воду вместо молодой матери. Покажи, как мне надеть на себя это хитрое ярмо.

– Нет-нет, пожалуйста, – запротестовала девушка. – Наш хаб совсем близко. Я сама справлюсь.

– Конечно справишься, девочка, – сказала Алиса. – Но если ты не позволишь мне нести эти ведра, то для нас с джипом придется устроить особый случай. Sabe?

– Si, миссис Кармоди, – оба прятали улыбки. – Понятно, gracias.

Территория была разделена на четыре части, называемые хабами. Разграничивались эти небольшие районы аккуратными линиями из вкопанных в песок шин. В каждом хабе имелась яма для костра и готовки, вокруг которой теснились хижины, навесы и палатки всех размеров, форм и материалов. Там были грузовые контейнеры, сложенные блоками, перевернутые корпуса лодок, автомобильные капоты, сваренные вместе шестиугольниками и восьмиугольниками, вигвамы на треногах из сломанных траулерных стрел… но при всей конфликтности этих форм здесь чувствовалась некая гармония, благодаря главному и общему для них материалу – черной резине. Лоскутные одеяла из обрезков внутренних камер покрывали вигвамы. Протекторными квадратами были обшиты ящики. На крышах – шинная черепица. Иглу из шин, купола из шин, юрты, ульи и пирамиды из шин, отполированных непогодой, временем и обтесанные вечерними кострами.

Призрачные фигуры суетились над курящимися грилями-кострищами с рашперами и котелками, другие фигуры бездельничали, развалясь на самодельных скамьях и оттоманках. Многие обитатели этой деревни носили особую одежду, в которой мальки спасались от вечерней сырости: полукруг из внутренней камеры застегивался у шеи, превращаясь таким образом в короткий плащ с капюшоном. В этом наряде они походили на жрецов перед важной церемонией.

Большая костровая яма дымилась на площадке между четырьмя хабами. Явно центральная городская площадь. Длинные колбасные шнуры из набитых чем-то внутренних камер образовывали небольшой амфитеатр с подиумом в центре. Трибуна – замысловатая конструкция из велосипедных покрышек с вырезом в задней части, через который мог входить оратор. Трибуну покрасили масляной краской, отполировали, так что выглядела она вполне симпатично.