Первое Рождество Натоса и Ксая - [5]

Алексайо опускает глаза. Смотреть только на отца — слишком сложно.

— Единственное, что имеет значение, это правда, — со вздохом заверяет Карлайл, — прежде всего и перед всем. Еще на Родосе мы с вами договорились никогда друг друга не обманывать. Я обманул вас хотя бы раз? Я нарушил свое обещание?

— Нет… — эхом смешиваются голоса Ксая и Натоса.

— Вот поэтому я хотел бы от вас такой же верности своему слову.

Танатос, глубоко-глубоко вздохнув, смело кивает отцу.

Он готов. Он понял.

— Я взял этот шарик.

Алексайо, видимо, смирившийся с напоминанием о правиле, как-то разом сникает. Ему будто бы больно.

— Правда влечет за собой наказания…

— Ну а неправда, Эдвард? Это ведь и есть худшее из наказаний, — Карлайл легонько похлопывает его руку, ободряюще улыбнувшись Эммету, — хуже только брать чужое. Мальчики, поверьте мне, все, что необходимо, все, что вам хочется, можно получить законным путем.

Эсми придвигается ближе к мужу, подтверждая его слова.

— Эммет, Эдвард, — она ласкового проговаривает каждое из имен, послав добрую улыбку своим детям, — просто попросите. Шарик или паззлы, конфеты или игрушки, попросите. И у нас никогда не будет больше никаких проблем.

Танатос неловко водит пальчиками свободной руки по меню. Он все еще держится за брата, будто бы их хотят разлучить.

— Диаб говорил, мы — это проблемы…

При упоминании их деда лицо Эсми чуть отдает злостью, а Карлайла — горечью. Но родители оба на удивление быстро берут себя в руки.

— Диаболос говорил неправильные вещи, мальчики. Члены семьи не могут быть проблемой. А вы — наша семья. Неотделимая ее часть.

Ободренный такими словами, с горем пополам, но Натос все же расслабляется. Отодвигается от Алексайо, глядя на mother. Сейчас, почему-то, хочется к ней на руки…

— Никогда не берите чужого, — заприметив направляющуюся к ним снова официантку, напоследок дает указание Карлайл, — воровство — это зло. А вам суждено творить лишь добро.

Девушка останавливается рядом с мистером Калленом, с интересом оглядев его с ног до головы, но смущается своего порыва, заприметив Эсми.

Правда, Натос подмечает, что mother… не ревнует Доброго. Она просто рядом с ним, просто касается его и… совершенно ничего не предпринимает. Она все знает. У нее на пальце золотой кружок.

— Четыре молочных ванильных коктейля, — оглядев свою небольшую семью, просит Карлайл. Загадочно подмигивает мальчикам. — Самых больших.

* * *

Самая веселая, добрая и сказочная ночь в году приходится в этом месяце на пятницу.

И, пусть сегодня только среда, праздничное настроение уже витает повсюду, оседая даже на самых маленьких блестках гирлянд.

Каллены живут в очень красивом районе недалеко от озера. Здесь есть своя школа, большой футбольный стадион и закрытая территория, на которую просто так никому не явиться.

Жители этим пользуются — они знают друг друга по именам, еженедельно собираются у кого-нибудь в доме на обед, обычно по субботам, а еще не боятся показаться неуместными на фоне затрапезных серых домиков. Здесь у каждого свой двухэтажный почти-особняк.

В поселке царит уют, комфорт и приятная глазу роскошь. Без золотых фонтанов и лестниц эпохи гражданской войны, но с элегантными фасадами, богато украшенными в предрождественские дни и гаражами, что сравнимы по размеру с тем утесом, на котором располагался весь хутор Диаболоса.

Эдвард поражается этой красоте, невиданной жизни, частью которой теперь стал и он сам, а еще удивляется, как сумел родиться под такой счастливой звездой. Откуда на его долю столько благословления?..

— Теперь красную, — Эсми, задумчиво оглянувшись вокруг, помечает грифельным карандашом что-то в своем блокноте. Он у нее кожаный, темно-каштановый, с очаровательными золотыми лилиями на обложке. Пальцы Эдварда подрагивают, когда он касается их.

— А, Эдди, — мама, как просила ее теперь называть, сладко улыбается, заприметив нужную вещь в руках старшего сына, — ты уже ее нашел?

Все это время перебирающий тонкие и невесомые кусочки, составляющие гирлянду, мальчик смущенно поднимает голову.

— Она красивая…

— О да, — миссис Каллен наклоняется, легонько, стараясь не переходить границ, погладив сына по щеке, — хочешь сам ее повесить?

Алексайо, против воли, затаил дыхание.

Святая святых, огромная изумрудно-зеленая ель, занявшая центр гостиной, пестрит всевозможными украшениями. Карлайл и Эсми, по какому-то четкому плану, изображенному в ее блокноте, возятся с ней.

Эммет дремлет на диване, обняв своего плюшевого медведя, и его плечи заботливо укрыты теплым пледом, который Эсми умеет разворачивать быстро и бесшумно.

— Я не знаю, куда, — все еще стараясь как можно меньше артикулировать, бормочет Ксай.

— Какая разница? — Добрый, появляясь за спиной жены, обнимает ее за талию, — смелее, Эдвард. Эта елка нуждается в твоем творческом дополнении.

Ободренный, со смятенным смешком, но Алексайо поднимается на ноги. Правда, прежде чем отправиться к рождественскому дереву, на мгновенье касается родителей взглядом.

Они служат идеальным дополнением друг другу: оба в зеленом, оба тепло улыбаются ему и оба… одинаковые. Даже у μητέρα (мамы) и μπαμπάς (папы) не было таких взаимоотношений. Добрый будто бы окружает Хорошую куполом, закрывает собой, обволакивает. Он знает, когда она улыбается, знает, когда плачет… и никогда, никогда он не оставляет ее ночью. Μπαμπάς порой уходил из дома Бог знает куда сразу же, как μητέρα засыпала.