Первое Рождество Натоса и Ксая - [4]

— Ребенок пытался украсть снежный шар? — женщина за кассой гневно сверкает глазами. — Ну и воспитание…

Эсми, нахмурившись, встает перед сыном. Загораживает и его, и шарик.

— Мы сами разберемся с воспитанием. К тому же, я уверена, это случайность.

— Случайность? Я позову охрану!

— Не надо никого звать, — вступая в игру, Добрый, на глазах Эммета, вынуждает Хорошую и Каллена-старшего отойти в сторону. Он забирает из руки Эдварда шарик, возвращая его кассирше, а тележку с куртками выкатывает подальше от пластиковых рамок. — Дети есть дети, мисс. Предлагаю следующее: мы берем один сувенир, а платим за два.

— Мистер!.. — кассирша, возмущенная едва не свершившейся кражей и тем, как беспардонно глядит на нее мальчик с аметистовыми глазами под черными ресницами, отрицательно качает головой.

— Три сувенира, так и быть три, — спокойно продолжает гнуть свою линию Добрый, — и мы разойдемся.

Тем временем, Эммет, вжавшись в металлическую тележку, не мигая глядит на Ксая. На его собранность, серьезность, эмоции, что всегда под контролем. Брата выдают — и то, только ему — чуть трясущиеся кончики пальцев. Но Алексайо прячет руку в карман, пока второй якобы поправляет свитер, и сглатывает. Весь свой страх.

Он за него вступился. Снова.

— Все, Эдвард, — Эсми, пустившая в голос недовольства, похлопывает сына по плечам. Требует отойти от кассы.

Кассирша, выбивая чек, мрачно усмехается. Без юмора.

— Идите ко мне, мальчики, — mother, крепко перехватив руку Танатоса, а затем и Ксая, становится как раз напротив вывески детского коктейль-бара в торговом центре.

Эсми выглядит раздосадованной, ужаленной и, в то же время, грустно-удивленной. Ее темное шерстяное платье почти слилось по цвету с оттенком глаз, а высокие черные сапоги оттеняют волосы детей. Хорошая и решительна, и потеряна.

Это же ощущает Алексайо.

— Я отнесу вещи в машину, — Карлайл, забрав горе-шарик в один из пакетов, кивает на парковку, — подождите меня в кафе. Думаю, нам надо поговорить, дети.

Натос сжимается, низко опустив голову, и его глаза снова начинает жечь.

Они обидели Доброго… он обидел.

— Как скажешь, — не споря, Эсми увлекает сыновей в сторону бара.

Никто из них не сопротивляется.

Кафе, как и весь магазин, украшено гирляндами. Они красиво покачиваются на окне, создавая голубоватый свет на кожаных сиденьях, а по центру каждого из восьми деревянных столиков располагается маленький снеговичок в черном цилиндре. Он приветственно машет каждому веточной рукой.

— Добрый день, — улыбчивая официантка в розовом комбинезоне, являющемся униформой кафе, приносит меню.

Оба брата, сбившись в небольшую кучку на своем диванчике, не касаются его и пальцем.

— Здесь вкусные молочные коктейли, Эммет.

— Спасибо, mother, — собранным, пусть и дрожащим малость тоном отвечает тот. Серые глаза подернуты слезами.

— А ты, Эдвард? Разве ты не любишь ванильное мороженое?

— Спасибо, mother, — так же отзывается Алексайо. Почти не шевелит губами, усиленно изучая глазами деревянную поверхность стола.

— Мальчики, — не видя у входа Карлайла, однако прекрасно понимая, как расценивается ее бездействие, Эсми перехватывает своими мягкими теплыми руками ладони детей. Танатос дергается назад, как от огня, а Ксай просто немного жмурится. — Скажите мне сейчас только одно: кто это сделал?

— Я.

— Эдвард…

— Я, — упрямо повторяет Алексайо, — маленьких не наказывают так же, как больших. Мне захотелось этот шарик.

Эсми, откладывая меню, грустно глядит на старшего сына.

— Настолько, чтобы попытаться вынести его тайком? Подложить Эммету?

Танатос морщится.

В глазах Хорошей слишком много вещей, которые не должны, не имеют право там быть. Она заботилась о нем и гладила недалече, как полчаса назад, в том самом отделе шариков. Она утешала его, рассказывала сказки, присматривала… она никогда его не обманывала. Все, что пообещали Добрый и Хорошая, сбылось — они вместе. Они не дадут их с Ксаем в обиду.

А Эммет…

— Нет! — всхлипнув, малыш быстро-быстро мотает головой из стороны в сторону.

- Σκάσε! (Замолчи!)

— Нет! — громче повторяя на предупреждающий шепот брата, Танатос берет и повисает на его руке, крепко обвив за плечо. Из его серо-голубых глаз, по атласным щечкам, текут слезы. Соленые и настолько же горькие. С болью. — Mother, это я! Он меня защищает…

Эсми, поразившаяся развернувшейся перед глазами картине, ласково гладит ладошки их обоих.

— Мальчики…

— Я его взял потому, что он — дом! — выдает Эммет, закусив губы. — Такой теплый… и мой… мой дом!..

Карлайл, неслышно возвращающийся из машины, присаживается рядом с женой. Слезы младшего сына абсолютно точно мужчину не радуют.

— Не плачь, — Ксай, чуть смущенный поведением брата, но более — встревоженный, ласково гладит его по черным волосам, — признай, просто признай, что это мой шар…

Эммет стискивает зубы, отчаянно глядя на родителей.

— Нет…

— Дети, — перебивает их спор Карлайл, кладя обе руки на стол. — Это все неважно. Уже — неважно.

Натос, вцепившийся в руку брата, чуть ослабляет захват. Ему нравится добрый голос father. Ни разу за эти три месяца он на них не кричал.

— Я безумно рад и горд, что вы так защищаете друг друга, — доверительно наклоняясь ближе к мальчикам, произносит мужчина, — и мама, несомненно, тоже рада. Это — истинное лицо любви, когда делаешь все, чтобы дорогого тебе человека не постигло никакое наказание.