От смерти не уйти… - [3]

Тут мой взгляд пробежал по черному, покрытому копотью стволу пушки. На первый взгляд она еще не в плачевном состоянии и сможет выдержать еще один залп. Но все-таки… нужно рискнуть. Все равно больше ничего не остается. Это мой (да и не только мой) единственный шанс.

— Сейчас вы у меня получите, твари, — улыбнулся, а скорее страшно оскалился я потрескавшимися и разбитыми в кровь губами. С трудом поднялся на ноги, отыскал разломанный ящик с остатками ядер, в котором обнаружил их еще три штуки. Подкатил с трудом одно из них к пушке и затолкал в дуло. Уставший, еле дыша, я присел у изувеченной стены. Ядро, которые мы еще сегодня утром перед атакой врага, таскали целыми ящиками, сейчас показалось мне огромной неподъемной скалой.

На долгий отдых у меня совсем не было времени. Я прицельно навел наше орудие на дико визжащих, но все также упрямо атакующих холмы захватчиков, находящихся уже почти в сотне шагов от руин укреплений, и, запалив фитиль, выстрелил прямо в центр этой огромной толпы. Ядро, словно возмущенный демон мести, взвилось в воздух и рухнуло в самую гущу неприятельских полков, разметав их строй и уничтожив больше половины пехотинцев. Раздались предсмертные стоны и крики боли и ярости раненых солдат. В ряды воинов, до этого смело шагавших на косогор, ворвался страх. Я измученно улыбнулся, распластавшись от усталости на огромном обгоревшем бревне — силы полностью покинули меня.

И тут пушка не выдержав, оглушительно взорвалась. Меня словно щепку отшвырнуло назад, опалив горячим ветром. Я сильно ударился обо что-то очень твердое головой, и яркая вспышка на миг озарила мое сознание, а после все потонуло в душной непроглядной тьме…

* * *

Очнулся я на носилках, которые уверенно несли два дюжих санитара с хмурыми небритыми лицами, одетые в когда-то белоснежные, а сейчас грязно-серые, кое-где порванные халаты. Я медленно приподнял голову и огляделся. Меня переносили в госпиталь, что был расположен в небольшой церквушке у кромки леса с выходом по тропе к берегу моря.

Геройское укрепление и мертвые соратники остались где-то позади. Что там сейчас происходит, я не ведал, но судя по тому, что меня обнаружили, видимо враг так и не сумел взять еле дышащие бастионы, иначе меня бы оставили там умирать. Но то, что я еще жив, не могло не радовать. И то, что наши все таки сумели пусть и дорогой ценой удержать дальний фланг вселяло уверенность в наших силах.

Как оказалось, я был прав. У неразговорчивых и мрачных санитаров я узнал, что наши войска, видя бедственное положение защитников вала, перебросили на главный рубеж основные силы добровольцев, что еще занимались обустройством обороны в городе, и смогли отбросить неприятеля к дальним холмам. И сейчас было затишье. А я почти уже отвык от него.

Солнце медленно клонилось к закату, прощаясь с теми, кто еще жив, не балуясь надеждой увидеть их завтрашним днем.

Голова болела страшно. Я осторожно ощупал ее — кто-то наложил бинтовую повязку и остановил кровь, часть кожи на голове отсутствовала — видимо вследствие взрыва; часть волос на самой макушке я тоже потерял. Лицо нестерпимо горело и чесалось. Правая нога болела и было такое ощущение, что она давно уже превратилась в обуглившуюся головешку от внутреннего жара, сгорев до самых костей.

Невдалеке по ямам и перепрыгивая чрез огромные рытвины и канавы бежали еще несколько санитаров с носилками — с пустыми в сторону последней битвы и обратно неся раненых, без сознания, покрытых коркой пыли и крови — тех, кто смог выжить в той страшной сече. Справа от себя в просветах между стволами деревьев я разглядел наш далекий сейчас для меня город. К нему по пыльной дороге тянулись телеги с трупами солдат, павших в бою — их передадут родственникам и близким друзьям, женам и дочерям, матерям и отцам — чтобы их оплакали и похоронили с почестями. От ворот города в сторону лагеря пехотинцев направились несколько телег — с оружием, припасами, медикаментами. Город и его жители держатся изо всех сил перед лицом смертельной опасности. И это радует, успокаивая душу и сердце.

Вот я уже рядом с церковью, одинокая она часто приносила уставшим душам людей успокоение и наставляла на новый путь. Как помнится, приходом заведовал Отец Илларион, сейчас он, наверное, в келье молится за всех погибших, за спасение их душ и о скором окончании бессмысленной бойни.

Церковь представляла собой небольшой каменный, ухоженный домик с рвущейся ввысь конусообразной крышей, деревянной пристройкой и большими окнами, собранными из разноцветных стекол в мозаики на божественную тематику. Вот великий святой Нафанаил стоит на холме, сжимая в руках дубовый посох, которым он разгонял дьявольских змей, а здесь дева Провсира, скорбящая по всем невинно убиенным, а вот и сам старец Валлиор — великий священник-мученик, погибший во славу церкви от рук кровожадных дикарей с южных островов.

По обе стороны от резных ворот, выполненных в форме райских врат, высились резные, словно увитые лозой колонны, а над самим входом на притолоке висел деревянный крест — символ великий богов, а под ним на доске выбита дата основания церкви…