Стайлз просто тихо закрывает за собой дверь кухни и замечает, как вздрагивают плечи Дерека.
Дерек просто хочет остаться один. И кофемолка рычит.
Стайлз делает шаг, два. Он думает о клубничном мороженом. Он думает, что нечестно покупать клубничное, когда любишь шоколадное. Потому что любовь — это преданность. И кому предан он прямо сейчас?
Он подходит к Дереку и останавливается за его спиной, а тот практически не дышит, только плечи напрягаются сильнее. Руки сводит от желания прикоснуться. Тело ломит от желания протянуть ладонь и провести по спине вверх, сминая ткань, сжимая её в кулаках.
Но Стайлз не может. Прикасаться к Дереку нельзя.
Ему это необходимо до боли, но… запрещено.
Он просто немного наклоняется и закрывает глаза, когда носа касается запах горячей кожи. Так близко, что если покачнуться вперёд, губы прижмутся к границе свитера и шеи. Если покачнуться вперёд, он тут же умрёт от разрыва сердца. Потому что невозможно желать чего-то настолько сильно, а, получив, остаться в живых. Это разорвёт его на куски.
Он просто стоит, просто стоит и дышит.
Наполняет Дереком лёгкие, практически стонет от нежелания выдохнуть его. Случайно выдохнуть его — раз и навсегда. От этого страшно и прекрасно одновременно.
Ведь это должно закончиться.
Когда-нибудь это закончится.
И Дерек тянется к нему всем своим существом, затягивая на глотке поводок всё туже и туже. Ведь нельзя позволить себе. Ведь самоконтроль у него вылит из железа.
— Чего-то хотел?
Стайлз жмурится, сцепляя зубы. Сердце колотит так, что больно груди. Сколько раз он слышал этот вопрос. Сколько же раз этот вопрос загонял его лицом в тупик. В глухой и тёмный угол.
И так хочется ответить. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты прекратил делать вид, что тебе комфортно с Джейн. Я хочу, чтобы твои глаза смотрели на меня без напряжения. Я хочу, чтобы у нас было по-настоящему, а не словно бы ничего. Чтобы необходимость быть с тобой не тяготила настолько сильно. Я хочу, чтобы ко мне вернулось моё безразличие.
Я хочу обнимать Малию, не думая о тебе.
Я хочу быть счастливым.
И он скорее затянет на кадыке петлю, чем скажет. Поэтому:
— Нет… нет.
Поэтому:
— Там просто шумно.
И сейчас, когда в нём гремит апокалипсис, Стайлз так больно ощущает, как он меняется рядом с Дереком. Здесь так сложно находиться, что ему вовсе не хочется шутить. Ему хочется забрать из Дерека всю тяжесть, которую тот на себя взвалил.
— Возвращайся к стае, Стайлз.
— Ты нужен мне.
Хейл обмирает, и Стайлз практически чувствует ледяной холод. Он понятия не имеет, что Дереку хочется разодрать его на части и размазать по этой огромной кухне. Он понятия не имеет, что Дерек хочет выдернуть его из собственной глотки, как застрявшую там кость. Что это всё настолько осточертело. Что волк в Дереке тащит его к Стайлзу за шкирку, ни на секунду не расслабляя челюстей. Не давая даже надежды на то, что вырваться возможно.
— Проваливай, я сказал.
Въебать больнее невозможно.
Даже если бы Дерек сейчас разломал о его физиономию работающую кофемолку, это было бы терпимо. Всё познаётся в сравнении.
Стайлз думает, что когда-нибудь он соберёт себя по частям и покажет всей этой херне средний палец. У него есть план. Это первый его абсолютно, идеально провальный план. Когда он возвращается в лофт, берёт свою куртку и коротко целует Малию в затылок, чувствуя, как отмирают губы. Когда он спускается вниз и рушится за руль своего джипа. Когда жёсткий руль давит ладонь, а от рывка ключа зажигания на пальцах вспухает царапина. Когда он не успевает ударить по педали газа, потому что дверь открывается и его выволакивают наружу, схватив за ткань футболки.
В сознании происходит небольшой коллапс.
— Отъебись. Пожалуйста, Дерек.
Затылок ноет от удара о крышу машины. Взгляд Хейла из темноты такой прямой, что чешется мозг.
— У тебя там кофе, и Джейн, и стая, и твоя жизнь, Дерек, помнишь? Так вот просто иди в неё и дай мне не рассыпаться тут по частям, потому что этого унижения я не переживу.
— Куда ты собрался.
— Домой. К отцу. Заеду в бар. Куплю бутылку газировки и буду пить её, смотреть «Фореста Гампа», рыдать от жалости к нему, к нам обоим. Пусти, а. Пусти, твою мать! — Чтобы ударить по комкающим воротник футболки рукам нужна не дюжая сила, которой нет. Стайлз думает, что Дерек не имеет права на всю эту хренотень.
Мучить его вот так — это всё равно что медленно убивать того недоразвитого паренька, которого играет Том Хенкс. Это же, мать его, живодёрство.
— Ты вернешься в стаю. Сейчас.
— Ты, — Стайлз сжимает губы, а потом бьётся затылком о машину. — Послушай, Дерек, я, мать твою, устал. Я тоже могу устать, я не один из ваших ребят, у меня не железная психика, просто дай мне свалить отсюда. Сейчас я не могу сидеть, обнимать… её и делать вид, что мне заебись. Мне не заебись!
— Я знаю! — громко рычит Дерек ему в лицо и Стайлзу кажется, что он ненавидит эту фразу больше, чем самого Дерека в этот момент.
— Иди ты со своим «знаю».
Наконец-то он бьёт по рукам, и Дерек отпускает. Делает шаг назад.
— Что у нас, а? Что ты сказал им? Зачем поскакал за мной? — Стайлз взмахивает руками. Он готов засыпать себе рот песком, чтобы заткнуться наконец-то, сесть в джип и укатить в закат, оставив себе хотя бы немного себя. Нихуя. Он подлетает к Дереку и пихает его в плечи. Тот на удивление отступает, сжимает зубы, смотрит прямо в глаза.
