Обсессивный синдром.
Состояние непроизвольного влечения, хер его раздери. Состояние пузырящихся мыслей. Состояние мокрых образов, которые разрываются в голове жалящими салютами.
Состояние набирающих номер пальцев, героинового прихода, нетерпеливого выдоха:
— Хэй. Ты мне нужен, волче.
Это становится необходимостью каждый раз, когда срывается с языка.
Каждый раз тишина, живущая в трубке несколько секунд после въедливых гудков, нарушается напевающим сердцем. Монотонный фа минор.
Пам-пам-парам. Пам-парам. Парам. Парам.
Похоронный марш — сегодня снова скончался здравый смысл.
Он давно разложился, оставив после себя только вязкую иллюзорную массу — её хватает разве что на пару суток. А потом — снова. Пузыри. Кипяток. Раскалённое масло. Никакого здравого смысла. Снова «Хей, ты мне нужен». Снова «Увидимся у тебя». Снова долбёжка в задницу такая, что сетчатку разрывает от херачащих из глаз искр.
Обсессивный синдром.
— Что, Стайлз?
Он знает. Он каждый раз видит смысл притворяться.
Это его стратегия, не дающая поверить, принять, осознать за ненадобностью. Фальшивой ненадобностью. Чтобы в тот же момент не сорваться. Не позабыть о своей «даме-волчьего-сердца», которая как раз сейчас принимает душ на втором этаже лофта. Не позабыть о Малии, которая недавно на своём Пикапе укатила в Лос-Анджелес по поручению Дитона. Это неважно.
Нет никакой Малии, когда появляется «нужно». «Необходимо». «Жизненно важно».
— Мне нужно приехать к тебе сегодня, и чтобы об этом не узнала ни одна живая душонка, иначе пиздец, Дерек, сам же знаешь. Чтобы никто, даже Скотт. Даже Питер. Тем более — Питер. Справишься? Я раньше закончил с экономикой, так что вечер свободен.
Тишина.
Переворот. Ещё один.
Сердце давно не пережёвывает кровь — оно нервно кувыркается между лёгких, задушенное тугой артерией. И пока Дерек молчит, Стайлз чувствует каждый кувырок.
Один. Два. Три.
— Сегодня — нет.
Четыре. Стоп. Тишина в груди громче бесшумного дыхания в динамике.
— Дерек. Мне нужно, — цедит он. Так цедят наркоманы, когда им отказывают в дозе.
Ты моя грёбаная дурь.
— Стайлз.
— Это не просто «хочу мороженого», чувак. Это «если я не получу мороженого, я пойду и вырежу весь квартал кухонным ножом, выпью их кровь и к хуям повешусь на люстре в детской у сына мистера Роуда». Ты понимаешь?
— Я не мороженое. У меня Джейн.
— Иди ты на хуй, ты мне нужен!
Сорваться. Заорать. Люди — глупые эмоциональные создания. Они подвластны глупым эмоциональным порывам. Жар. Пузыри. Кто-то добавил огня неосторожной рукой.
А у Стайлза печь в глотке. Она жрёт каждую каплю крови, жарит каждое слово, переламывает его. Стайлз сжимает в руке едва начатый флакон таблеток. Ему нужно. Просто нужно. Сейчас нужно. Это атака скручивающей необходимости, и пилюли против неё ещё не выдумали.
Тишина в трубке. Шипение пузырей в сознании. Жар по жилам. Жар. Жар. Стайлз загорится прямо сейчас. Это приход, это приступ, это хуже панической атаки.
Обсессивный синдром.
Дыхание почти дымит.
— Я занят. Счастливо, Стайлз.
— Дерек.
— Позвони Малии. Потрахайтесь. Отъебись от меня.
Стайлз вызывает раздражение.
Он чувствует.
Он — раздражитель. Он — пылающая кожа. Он — закрытые глаза. Он — мокрые мысли, в которых тело Дерека втрахивает его в ветхую стену хейловского дома прямо сейчас. Он — вязкие воспоминания, в которых пальцы Дерека растягивают его, опрокинутого на кухонную стойку в лофте.
Ту стойку, за которой Джейн каждое утро готовит омлет.
Стайлз открывает флакон и высыпает таблетки на влажную ладонь.
Пока Дерек молчит, таблетки горчат на языке. Одна. Две. Три.
Пузыри. Кипяток. Горячая тяжесть в паху.
Иллюзорная видимость здравого смысла не возвращается. Её нет. У Стайлза взмокает лоб, у него взмокает каждая мышца, когда он слышит медленный выдох:
— Я кладу трубку.
— Ты мне нужен, — говорит он в очередной раз. Уже тише.
Ему тяжело дышать — у него ни одного сантиметра живой трахеи. Только пепел и жар.
— Хорошего вечера.
И Хейл отключается.
Отключается.
У Дерека своя философия. Стайлз проклинает её каждый раз.
— Срать я хотел на то, что ты занят, Дерек, мать твою, нахрен! — орёт он мёртвому динамику и херачит кулаком по подлокотнику компьютерного кресла.
Затем в странном порыве подносит телефон ко рту и громко рычит что-то вроде «передавай привет Джейн», после чего швыряет мобильный на постель, откидываясь на спинку и зарываясь руками в волосы.
Холодные пальцы, горячие ладони.
Необходимость убивает.
Вышвырнуть себя из кресла, перевернуть его и зарычать так, словно это он — чокнутый волк с поехавшей крышей. Что он заразился этой хуйнёй воздушно-капельным путём, не понадобился никакой укус. Он просто вдыхает в себя Дерека и становится животным.
Он вдыхает его, даже когда Дерека рядом нет.
Кресло переворачивается и едет на боку, ударяясь о стену, а через мгновение дверь ванны бьёт железной задвижкой о замок с такой силой, что тут же открывается снова. Отражение из круглого зеркала без рамки смотрит на Стайлза сухими воспалёнными глазами.
Перебарывая желание сдохнуть в попытках выхаркать из себя эту одержимость, которая внезапно вспыхивает в сознании время от времени.
