У него есть Малия. Есть Малия. И настолько всё равно не было ещё никогда.
Каждый раз это разрыв мозга и разрыв души. Это доза на двое суток. А потом снова. И снова. И снова.
На стенках мозга вспухают пузыри, когда Стайлз тянется назад и сжимает пальцы на бедре Хейла.
— Ты мне нужен, — шёпот, которым Стайлз обычно шепчет «о, чёрт, ещё…» — Ты мне нужен, волчара…
Под плотной джинсовой тканью движутся мускулы.
Дерек негромко рычит, и Стилински представляет себе, как обнажаются его белые зубы. Дерек никогда не позволяет себе лишних прикосновений. Он уверенным движением руки дрочит Стайлзу, сухо прихватывая губами кожу на его лопатках, но он никогда не поцелует его, не проведёт пальцами по волосам, потому что это болезнь, просто болезнь, и они оба вылечатся.
Скоро. Скоро всё прекратится. Одну небольшую вечность спустя.
Обсессивный синдром.
Когда движения становятся слишком рваными, чтобы проследить каждое, Дерек сдёргивает с выставленной задницы штаны. Когда Стайлз жадно подаётся навстречу и выгибает спину до хруста, он выпускает горячий затылок и теперь устраивает обе руки на узких бёдрах. На постель падает несколько густых капель смазки и Стайлз громко выдыхает, притираясь открытым ртом к своему запястью.
Без подготовки это всегда не особенно приятно, но Стайлз не соображает, он лихорадочно тянет на себя Дерека за ремень спущенных джинс, рыча какую-то чушь в подушку, ощущая давление, распирающую боль и кайф.
Он никогда не любил коленно-локтевую, но сейчас она кажется ему самой лучшей, самой прекрасной позой на свете, потому что медленные движения крепкого члена начинают ускоряться — падение грёбаных ангелов. Если прислушаться, можно услышать их вопли. Наверное, они штабелями валятся с небес прямо в пекло, а их золотые крылья осыпаются по пути, поджигая мир под веками Стайлза Стилински, которого размашисто трахают, запрокинув голову и сцепив зубы.
Концентрат. Дерек приоткрывает глаза, чтобы увидеть, как Стайлз судорожно сжимает пальцами собственные волосы, яростно подаваясь навстречу каждому движению таза. Рычание у него получается приглушённым, но заводит оно не меньше, чем редкие вскрики и выдохи, в которых угадывается лихорадочное бормотание.
— Дерек… О, блядь, блядь, Дерек… ещё…
Хейл наматывает собравшуюся где-то под тонкой шеей ткань футболки на кулак и дёргает на себя. Стайлз послушно поднимается и задушенно стонет, когда становится на колени, прижимаясь спиной к напряжённому оборотню.
Руки Дерека обхватывают его, царапая короткими ногтями живот, пока Стилински выгибается и запрокидывает голову, глядя мутными, совершенно слепыми глазами в потолок.
Он кончает, когда Дерек выдыхает ему в ухо: «Сейчас».
Так не бывает, наверное. У нормальных людей — не бывает. Нельзя кончать по приказу.
Можно.
Стайлза скручивает в сладкой смерти, и ему кажется, что он летит вслед за ангелами в ад. Что у него вырастают и сгорают к чертям крылья за спиной. Ему кажется, что он самый счастливый человек, когда Дерек на секунду прижимается к нему, а по крепкому телу проходит мощная судорога, от которой Стайлза снова сухо выгибает.
Ему кажется, что он сейчас взлетит, послав к хуям все законы физики, потому что Хейл выдыхает в его плечо:
— Твою мать…
И Стайлз знает, почему.
Дерек кончил в него. Он никогда не кончал в него. Это было чем-то вроде принципа в подкорке головного мозга, там же, где и — перехватывать кулак на полпути к себе. Это было чем-то личным, слишком интимным для разовых трахов. Было.
Пока Дерек не пропустил удар.
— Всё нормально, — хрипит Стайлз, пытаясь сглотнуть. У него вздрагивает живот, когда горячая ладонь проводит сверху вниз, задевая пальцами углубление пупка.
Дерек зарывается лицом в его шею, переводя дыхание. Это огромное искушение — не зарыться в его густые жёсткие волосы, когда они так близко. И Стайлз не противится ему: с одной стороны он зарывается в них пальцами и осторожно гладит, а с другой — носом.
— Останешься ненадолго?
— Нет.
Но он не двигается.
Он закрывает глаза, почти незаметно подаваясь под прикосновения мальчишки.
— Это пройдёт, Дерек, серьёзно, это слишком охуенно сильно, чтобы продлиться долго, чувак.
— Что я говорил о «чуваке»?
— Нельзя? Да, да, я знаю, серьёзно. Больше не повторится, сэр. Тогда я буду называть тебя деткой. Эй, детка…
— Не неси сюда это дерьмо, — голос Хейла глухой.
Он говорит о Малии сейчас. Стайлз закрывает рот, облизывает губы.
— Извини.
Осмелев, осторожно ведёт кончиком носа по тёплому месту под ухом оборотня. Он знает, что нельзя. Но этого хочется слишком сильно.
Дерек с тяжёлым вздохом пихает его в спину, и Стайлз падает на свою постель, морщась, когда чувствует влажное прикосновение остывающей спермы к коже. Затянутый узел в животе предсказуемо отпускает, позволяя немного расслабиться. Сглотнуть разочарование от потерянного контакта.
Но сильнее беспокоит другое.
Что-то в груди не собирается отпускать. Оно наоборот — сжимается, когда Стайлз приоткрывает глаз и наблюдает, как Дерек встаёт, оправляя свою одежду. Как заученным движением застёгивает жёсткий ремень, подхватывает рукой кожаную куртку, брошенную на опрокинутое кресло у стены.
