Моряк из Гибралтара - [61]
— Я ждала тебя.
— Совершенно не знаю, чего мне надо.
— Тебе надо,— медленно произнесла она,— спать на палубе.
Стоя возле нее, лежащей на койке, я почувствовал, что меня охватила дрожь.
— Поговори со мной,— попросила она.
— Не могу.— Я попробовал засмеяться.— В сущности, я ведь неразговорчивый. Не знаю…
— Неважно,— прервала она меня.
— Идиотизм какой-то. Похоже, я стал идиотом.
На этот раз она попросила, чтобы ушел я.
В эту ночь опять спал мало, но уже в своей каюте. И проснулся так же рано, как и в предыдущие дни. После бессонной ночи выпил крепкий и горячий кофе. Для тех, кто плохо спит, на судне всегда имелся хороший кофе. Ко мне подошел Бруно. Он как-то странно посмотрел на меня.
— Ты болен,— сказал он.
Я стоял, прислонившись к двери столовой.
— Все из-за света,— объяснил я,— я не привык.
Он показал на берег, широко улыбаясь.
— Сет. Мы будем там через полчаса. Надо разбудить ее.
Я спросил, почему у него такой веселый вид.
— Потому, что меня начинает забавлять все это.
В этот момент вошел Лоран и услышал последнюю фразу.
— Уже поздно,— недовольно проговорил Лоран. После Сицилии он ходил с мрачной физиономией.— Ты уйдешь в Сете?
— Еще не знаю,— ответил Бруно,— может, и останусь. Надо что-то делать.
Вскоре она тоже вышла на палубу и подозвала меня. Мы дружески поздоровались, и в первый раз она поинтересовалась, как мои дела. Одета была, как обычно, в брюки и черный пуловер, но еще не причесывалась. Волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Я ответил, что у меня все в порядке, но спал плохо. Больше она ни о чем не спросила. Прямо на ходу выпила две чашки кофе, после чего вышла на палубу и стала смотреть на город. Поздоровалась с Бруно, который продолжал улыбаться. Я знал, что она беспокоилась по поводу Бруно и ей было приятно видеть его улыбающимся. Она тоже заулыбалась. Казалось, они радуются прибытию в город. Смотреть на них доставляло удовольствие.
— Ты не останешься в Сете?
— Скорей всего нет,— сказал Бруно.— Когда я услышал об Эпаминондасе, мне захотелось познакомиться с ним.
— Мне бы хотелось, чтобы ты не бросал нас.
Мы были уже в сотне метров от пристани. На берегу стоял человек и махал нам руками. Она, улыбаясь, приветственно подняла руку. Я подошел к ней.
— Ты увидишь,— сказала она,— нет другого такого, как Эпаминондас.
— Так же, как нет другой такой, как ты,— засмеялся Бруно. Создавалось впечатление, что он пил всю ночь.
Она ушла привести себя в порядок и возвратилась, когда судно причалило.
Эпаминондас оказался молодым и красивым греком. По тому, как он смотрел на нее, я понял, что он часто вспоминал о своем пребывании на судне. Первое, что бросилось мне в глаза при взгляде на него, это татуировка на груди, хорошо просматривающаяся из-под расстегнутой рубашки. Четко нарисованное сердце пронзал кинжал. Из-под лезвия крупные капли крови стекали на написанное имя. Оно начиналось с буквы «А». Издалека я не мог прочесть его полностью. А так как он был взволнован встречей с ней, татуированное сердце билось в том же ритме, что и его собственное, и кинжал, пронзивший нарисованное сердце, судорожно подпрыгивал на ране. Должно быть, то была большая любовь. Я горячо пожал ему руку, пожалуй, даже слишком горячо. Она заметила, что я силюсь получше рассмотреть его татуировку, и улыбнулась мне, наверное в первый раз после Пьомбино. Мне даже показалось, что она хотела успокоить меня, вселить в меня уверенность, что мы преодолеем все трудности, что все дело в терпении и доброй воле. После жарких приветствий, особенно с Лораном, с которым они были хорошо знакомы, мы пропустили в баре по стаканчику вина. Несомненно, Эпаминондас предпочел бы побыть наедине с ней, но она настояла, чтобы я остался. Мы выпили бутылку шампанского. Эпаминондас тоже смотрел на меня, но с более сдержанным любопытством, чем я. По всей вероятности, до меня он повидал рядом с ней многих других и уже ничему не удивлялся. Впрочем, я не слишком смущался, что на меня смотрят, как на некое необходимое приложение к женщине. К тому же он быстро удовлетворил свое любопытство и начал рассказ.
Эпаминондас сменил род занятий. Он водил теперь машины между Сетом и Монпелье. Во время одной из своих поездок встретил моряка из Гибралтара. Тот тоже, если можно так сказать, сменил род занятий. Он работает на станции техобслуживания на дороге между Сетом и Монпелье. Она улыбалась, стараясь ободрить его. Я тоже.
С того момента, как Эпаминондас начал рассказывать, меня не покидало радостно-приподнятое настроение. Рассказывая о станции техобслуживания, он как бы имел в виду, что моряки из Гибралтара вынуждены делать то, что могут, и не всегда то, что хотят, и ничем не отличаются от обыкновенных людей. Эта ультрасовременная станция действует бесперебойно и, вероятно, приносит немалый доход. Моряк из Гибралтара исполняет там должность управляющего и, как говорят, является даже совладельцем.
На этот раз его зовут Пьеро. В департаменте все его знают, но никто не знает, откуда он. Он появился там три года назад, вскоре после Освобождения, и носил фамилию Пьеро. Несомненно, это не его фамилия, но так как никто, в том числе и она, не знает настоящей фамилии моряка из Гибралтара, то какая разница? Что может быть более относительно, чем фамилия, своя ли, чужая… Даже его самого, Эпаминондаса, в Сете все прозвали Гераклом. И с комической гримасой он добавил: «Впрочем, без всякого на то основания». Она согласилась с ним. У Пьеро большая клиентура, продолжал Эпаминондас. Что еще? Он француз и, судя по выговору, довольно долго прожил на Монмартре.
