Мишель Монтень. Опыты. Книга первая - [151]

.

Это писалось после свирепствовавшей в 1585 г. чумы, которая выгнала Монтеня из дома и заставила его вместе со всеми домочадцами скитаться в течение шести месяцев по Гиени в поисках каждый раз нового убежища. Во время этих странствований по дорогам Франции Монтень, которого, как мы знаем, всегда занимала проблема смерти, мог наблюдать, как спокойно и мужественно умирали эти простые крестьяне, не знавшие ни Аристотеля, ни Катона. «Почему, — задает себе вопрос Монтень, — несмотря на то, что смерть везде и всюду все та же, крестьяне и люди низкого звания относятся к ней много проще, чем все остальные?» [909]. И, читая размышления об этом Монтеня, невольно вспоминаешь Л. Н. Толстого, который в своем рассказе «Три смерти» с таким мастерством описал и сопоставил сложный и мучительный ритуал болезни и смерти богатой помещицы с величавой в своей простоте кончиной крестьянина-ямщика.

В характере простых людей Монтень видит ту естественность и самообладание, которые под стать истинному философу. «Сколько мы знаем людей из народа, — пишет Монтень, — которые перед, лицом смерти, и притом не простой и легкой, но сопряженной с тяжким позором, а иногда и с ужаснейшими мучениями, сохраняли такое присутствие духа — кто из упрямства, а кто и по простоте душевной, — что в них не замечалось никакой перемены, по сравнению с обычным их состоянием. Они отдавали распоряжения относительно своих домашних дел, прощались с друзьями, пели, обращались с назидательными и иного рода речами к народу, примешивая к ним иногда даже шутки и, с_о_в_с_е_м к_а_к С_о_к_р_а_т, пили за здоровье своих друзей» [910].

Монтень не перестает прославлять нравы и мудрый здравый смысл простых людей, крестьян: «Наименее достойным презрения, — заявляет Монтень, — представляется мне положение людей, которые по простоте занимают последнее место… Нравы и рассуждения крестьян я нахожу обычно более соответствующими наставлениям подлинной философии, чем нравы и рассуждения наших философов». Отметим, кстати, что эту дань глубокого уважения и сочувствия, отдаваемую Монтенем народу, крестьянам, особенно ценил в Монтене Л. Н. Толстой, который в «Круге чтения» приводит следующее суждение Монтеня: «Я люблю мужиков, они недостаточно учены, чтобы рассуждать превратно» [911].

Приравнивая народную мудрость к философской, Монтень приходит к замечательной мысли о сходстве гения и народа, подлинного художественного совершенства и естественного народного творчества. «Простые крестьяне, — пишет Монтень, — честные люди; честные люди также — философы или, в наше время, сильные и просвещенные натуры, обогащенные широкими познаниями в области полезных наук… Народная и чисто природная поэзия отличается непосредственной свежестью и изяществом, к_о_т_о_р_ы_е у_п_о_д_о_б_л_я_ю_т е_е о_с_н_о_в_н_ы_м к_р_а_с_о_т_а_м п_о_э_з_и_и, д_о_с_т_и_г_ш_е_й с_о_в_е_р_ш_е_н_с_т_в_а, благодаря искусству, как свидетельствуют об этом гасконские вилланели и песни народов, не ведающих никаких наук и даже не знающих письменности» [912].

Тема о мужестве, сметливости, талантливости людей из народа проходит через многие главы «Опытов» Монтеня и звучит как апелляция к будущему; Монтень как бы провидит выдвижение народа на авансцену истории и, постоянно подчеркивая его моральную и творческую силу, сам ставит его в центр внимания. В этом пристальном внимании к судьбам и переживаниям простого человека — громадная заслуга монтеневских «Опытов».

Прославление моральных качеств простых людей, превознесение их близости к природе, а также прославление живущих по законам природы народов Нового Света связаны были с новым этапом в философской эволюции Монтеня, особенно явственно проступающим в III книге «Опытов». Монтень, как сказано, разрушал оружием своего сомнения традиционно-схоластическое решение таких кардинальных для церковно-феодальной идеологии вопросов, как вопрос об отношении знания и веры, разума и «откровения».

Точно так же в области моральной философии он отвергнул церковный аскетически-христианский идеал и противопоставил ему учение о жизни согласно природе, жизни, согласно здоровым требованиям нашей физической и духовной природы. Эта передовая для того времени эпикурейская философия жизни особенно отчетливо выражена в последней главе III книги «Опытов», на последних страницах этой главы, и выражена в таких ярких формулировках, что лучше всего будет изложить ее по возможности словами Монтеня.

Монтень прежде всего решительно отвергает здесь спиритуалистически-религиозный идеал жизни. Он заявляет, правда, что отказывается смешивать с обычным человеческим муравейником «те почтенные души, которые, поднявшись при помощи благочестивого религиозного рвения на высоты постоянного размышления о божественных вещах и достигнув благодаря крепкой, сильной надежде пользования вечной пищей, этой конечной цели и последней пристани христианских желаний, единственно неизменного и нетленного наслаждения, пренебрегают нашими преходящими тленными и убогими удовольствиями и легко отказывают телу в заботах о чувственной и тленной помощи» [913]