Массовое сознание чаще всего хранит образ какого-нибудь государства, народа, правления, создавшийся из яркой метафоры. В умах миллионов застревают не страницы школьного учебника, и уж конечно не выводы историка-профессионала, изложенные в академичной по форме и языку статье. О, нет! Одна-единственная фраза из популярного исторического романа или одна-единственная сцена из исторического фильма… Так лихо, например, подшучивает царский любимец Меншиков над старомосковскими боярами в знаменитом советском фильме «Петр Первый»! И так тупо огрызаются они, «брады уставя», так смотрят «зверообразно», так чужды государственным интересам их склоки… Эта сцена запомнилась целому поколению. Каков стиль целой эпохи — эпохи Московской Руси? — а вот, сидят глупые жирные бояре и смотрят «зверообразно». Любая героика, любая высокая трагедия, любой триумф с грохотом разбиваются об одну единственную сцену. Минин и Пожарский? Позвольте, какие там могут быть Минины с Пожарскими, когда все обсижено зверообразным боярами? Что? Иван Грозный в день мог сотню людей казнить? Публично? Да полно, там эти потешные бояре, они так уморительно сидят… За реформы, оказывается, принялся не Петр, а еще его отец Алексей Михайлович? Не смешите. Какие-такие ха-ха могли быть реформы, когда повсюду сидят толстые бородатые бояре и ждут, когда, наконец, Петр I даст им хорошего пинка!
Вот укоренится подобное мненьице с легкой руки нашей беспредельно творческой интеллигенции, и не вырубишь топором. Разве что появится новое, поярче, похлеще, и «выбьет» клин клином. Один из множества устоявшихся, добротных мифов: Империя — непрочный вид общественного строя, Империя совершенно не стабильный и слабо резистентный к экстремальным ситуациям общественный организм. Вот эпитеты, переходящие из книги в книгу и характеризующие государственный уклад Византии: загнивающий, дряхлеющий, разваливающийся… Порочный, развратный, ожиревший… (Рим). Стоящий на крови… (Ассирия). Всякий раз предполагается, что «загнивание», «ожирение» и «стояние на крови» неизбежно приводят к скорому социальному взрыву, всеобщей гражданской войне, нашествию варваров, революции и т. п. Словом, к печальному финалу. Вектор всегда один: Down, down and explosion.[1] Вот появляется очередной литературный демиург и проникновенно выносит вердикт:
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря…
А как иначе? Империя — деспотизм, бюрократия, агрессия, нестабильность, все, как вы понимаете, прогнило, и в самом скором времени будет большой ба-бах. Так что не лучше ли в глухой провинции? У моря? В беседке? Кормить собой комаров… Мифы — почва плодородная.
Если выпало в Империи родиться, надо этим, граждане, гордиться.
На что опирается миф о принципиальной социально-политической нестабильности Империи, о ее неизбежном и ужасном падении? На исторический опыт Нового времени[2]. Но это же очень мало! В массовом сознании бытует иллюзия того, что главный опыт всей истории человечества сконцентрирован на пятачке последних столетий, в основном XVIII–XX вв. Она опирается на следующее: во-первых, завораживающее действуют научно-технические успехи последних столетий[3], во-вторых, обыденное сознание сконцентрировано на здесь-сейчас и на ближайших периодах[4], в-третьих, и главное, опыт знакомства с историей всего мира абсолютное большинство европейцев, американцев и русских получают в детстве, на школьной скамье, притом что история Нового времени искусственно раздувается школьной программой на несколько лет — в ущерб более ранним эпохам. В результате школьник, а потом студент без конца изучает, как совершенствовались парламенты в Западной Европе, какие партии были на коне, а какие отставали, да что за социальные группы поддерживали эти партии… Для него в конечном итоге вся история человеческой цивилизации оказывается в подчиненном положении, а доминирует тот самый пятачок. Пятачочек…
Опыт Нового времени говорит следующее: империи разваливаются в конкуренции с мононациональными парламентарными демократическими республиками. Демократические республики представляют собой более устойчивый, более стабильный образец общественного устройства. Основные примеры: королевская Франция, имперская по сути своей, развалилась под натиском рождающейся из ее лона парламентарной Франции в конце XVIII в. Германская и Австро-Венгерская империи развалились, дав место республиканским демократическим государствам в 1918 г., после поражения в Первой мировой войне. Российская империя уступила место стихийной февральской республике 1917 г., а советская империя — целому ряду августовских республик 1991 г. Британская колониальная империя рухнула в послевоенные годы. Японская империя пала под ударами союзников, потерпев поражение во Второй мировой войне вместе со всеми прочими странами «оси». По конституции 1947 г. японский император-тэнно утратил всю реальную власть и стал всего лишь символом древней политической традиции. Дольше всех сопротивлялась переменам Испания с ее богатейшими имперским прошлым. Но в XIX в. она утратила свои колоссальные заморские территории, а во времена Хуана-Карлоса I в этой стране установился особый политический режим, который хоть и монархия, но по сути своей — все та же парламентарная демреспублика, чуть ли не стыдящаяся этого прошлого… Самый мощный пример — США, которые вроде бы с конца XVIII в. высоко несут знамя парламентарной демреспублики…
