1. Городом Римом от его начала правили цари:[1] народовластие и консулат установил Луций
Брут. Лишь на короткое время вводилась единоличная диктатура[2]; власть децемвиров длилась не дольше двух
лет[3], недолго существовали и консульские
полномочия военных трибунов[4]. Ни
владычество Цинны, ни владычество Суллы не было продолжительным, и могущество
Помпея и Красса вскоре перешло к Цезарю, а оружие Лепида и Антония — к Августу,
который под именем принцепса[5] принял под
свою руку истомленное гражданскими раздорами государство. Но о древних делах
народа римского, счастливых и несчастливых, писали прославленные историки; не
было недостатка в блестящих дарованиях и для повествования о времени Августа,
пока их не отвратило от этого все возраставшее пресмыкательство пред ним.
Деяния Тиберия и Гая, а также Клавдия и Нерона, покуда они были всесильны, из
страха пред ними были излагаемы лживо, а когда их не стало — под воздействием
оставленной ими по себе еще свежей ненависти. Вот почему я намерен, в немногих
словах рассказав о событиях под конец жизни Августа, повести в дальнейшем
рассказ о принципате Тиберия и его преемников, без гнева и пристрастия, причины
которых от меня далеки.
2. Когда после гибели Брута и Кассия[6] республиканское войско перестало
существовать и когда Помпей был разбит у Сицилии[7], отстранен от дел Лепид[8], умер Антоний[9],
не осталось и у юлианской партии[10]
другого вождя, кроме Цезаря, который, отказавшись от звания триумвира, именуя
себя консулом и якобы довольствуясь трибунскою властью для защиты прав простого
народа[11], сначала покорил своими
щедротами воинов, раздачами хлеба — толпу и всех вместе — сладостными благами
мира, а затем, набираясь мало-помалу силы, начал подменять собою сенат,
магистратов и законы, не встречая в этом противодействия, так как наиболее
непримиримые пали в сражениях и от проскрипций[12], а остальные из знати, осыпанные им в меру их
готовности к раболепию богатством и почестями и возвысившиеся благодаря новым
порядкам, предпочитали безопасное настоящее исполненному опасностей прошлому.
Не тяготились новым положением дел и провинции: ведь по причине соперничества
знати и алчности магистратов доверие к власти, которой располагали сенат и
народ, было подорвано, и законы, нарушаемые насилием, происками, наконец
подкупом, ни для кого не были надежною защитой.
3. И вот Август, стремясь упрочить свое господство,
возвеличил Клавдия Марцелла, еще совсем юного сына своей сестры, сделав его
верховным жрецом[13], а также курульным
эдилом[14], и Марка Агриппу, родом
незнатного, но хорошего полководца, разделявшего с ним славу победы, —
предоставляя ему консульство два года сряду[15] и позднее, после кончины Марцелла, взяв его в зятья. Своих
пасынков Тиберия Нерона и Клавдия Друза[16] он наделил императорским титулом, хотя все его дети были
тогда еще живы. Ведь он принял в род Цезарей[17] сыновей Агриппы, Гая и Луция, и страстно желал, чтобы они,
еще не снявшие отроческую претексту[18],
были провозглашены главами молодежи[19] и
наперед избраны консулами[20], хотя по
видимости и противился этому. После того как Агриппы не стало, Луция Цезаря,
направлявшегося к испанским войскам, и Гая, возвращавшегося из Армении с
изнурительной раною, унесла смерть, ускоренная судьбой или кознями мачехи
Ливии, а Друз умер еще ранее, Нерон остался единственным пасынком принцепса.
Все внимание теперь устремляется на него одного. Август усыновляет его, берет
себе в соправители, делит с ним трибунскую власть; и уже не в силу темных
происков Ливии, как прежде, — теперь его открыто почитают и превозносят во всех
войсках. Более того, Ливия так подчинила себе престарелого Августа, что тот
выслал на остров Планазию единственного своего внука Агриппу Постума, молодого
человека с большой телесной силой, буйного и неотесанного, однако не уличенного
ни в каком преступлении. Правда, во главе восьми легионов на Рейне Август все
же поставил сына Друза — Германика и приказал Тиберию усыновить его: хотя у
Тиберия был родной сын юношеского возраста[21], представлялось желательным укрепить семью дополнительною
опорой. Войны в эти годы не было, за исключением войны против германцев,
продолжавшейся скорее для того, чтобы смыть позор поражения и гибели целого
войска вместе с Квинтилием Варом, чем из стремления распространить римскую
власть или ради захвата богатой добычи. Внутри страны все было спокойно, те же
неизменные наименования должностных лиц; кто был помоложе, родился после битвы
при Акции, даже старики, и те большей частью — во время гражданских войн[22]. Много ли еще оставалось тех, кто своими
глазами видел республику?
4. Итак, основы государственного порядка претерпели
глубокое изменение, и от общественных установлений старого времени нигде ничего
не осталось. Забыв о еще недавнем всеобщем равенстве, все наперебой ловили
приказания принцепса; настоящее не порождало опасений, покуда Август, во цвете
лет, деятельно заботился о поддержании своей власти, целостности своей семьи и
гражданского мира. Когда же в преклонном возрасте его начали томить недуги и
телесные немощи и стал приближаться его конец, пробудились надежды на перемены
и некоторые принялись толковать впустую о благах свободы, весьма многие
опасались гражданской войны, иные — желали ее. Большинство, однако, на все лады
разбирало тех, кто мог стать их властелином: Агриппа — жесток, раздражен
нанесенным ему бесчестием и ни по летам, ни но малой опытности в делах
непригоден к тому, чтобы выдержать такое бремя: Тиберий Нерон — зрел годами,
испытан в военном деле, но одержим присущей роду Клавдиев надменностью, и часто
у него прорываются, хотя и подавляемые, проявления жестокости. С раннего
детства он был воспитан при дворе принцепса; еще в юности превознесен
консульствами и триумфами
