Мадам де Помпадур - [48]

Однажды эта мемуаристка оказалась участницей страшной драмы: королю стало плохо в постели маркизы, казалось, что он умирает. Прямо среди ночи маркиза прибежала за мадам дю Оссе. Король задыхался и почти лишился чувств из-за одного из своих приступов несварения желудка. Они прыскали на него водой, поили гофманскими каплями (к этому лекарству маркиза питала большое доверие), а потом мадам дю Оссе привела доктора Кене, который жил тут же, этажом ниже. К тому времени, когда он пришел, худшее было позади, но доктор сказал, что будь королю шестьдесят, дело кончилось бы плохо. Потом он помог королю добраться до собственной спальни, и нельзя было придумать ничего благоразумнее.

Наутро король послал мадам де Помпадур записочку: «Мой милый друг, Вы вероятно очень перепуганы, но успокойтесь. Мне лучше, как расскажет Вам доктор». Когда волнение поутихло, женщины не могли не сказать друг другу, какой страшный произошел бы конфуз, умри король в спальне маркизы. Хотя они и не нарушили порядка, обратившись к доктору Кене, одному из королевских докторов, но все же! Очевидно, та же мысль пришла на ум королю, и он послал камеристке и доктору денежные подарки, а мадам де Помпадур преподнес красивые часы и табакерку со своим портретом на крышке.

Мадам дю Оссе ухаживала за маркизой во время ее бесчисленных болезней. Плохое здоровье сильно отравляло жизнь бедняжки, и с возрастом она едва ли не каждую неделю проводила день-два в постели. Была ли она чахоточной, как нередко говорили, остается неясно. Жизнь, которую она вела, могла бы убить и здоровую женщину, а уж чахоточная точно не дожила бы до сорока трех лет. Слабым местом маркизы было горло, она вечно страдала от воспалений в нем, вызывавших жар. С раннего детства она была подвержена простудам и удушью. Поэтому в ее комнате всегда было жарко натоплено, что нравилось и королю, и даже почти все лето там горел огонь. Больше всего маркиза любила стоять возле огня, опершись локтем о камин и спрятав руки в муфту. Как все люди, склонные мерзнуть, она больше страдала от холода летом, чем зимой. Как-то в июне она написала из Марли, что «в салонах страшно жарко, а кругом повсюду холодно, так что кашля и насморка больше, чем в ноябре». Доктор Кене хорошо понимал особенности ее конституции, и пока он за ней присматривал, она чувствовала себя довольно хорошо. Если не считать того, что он полагал кровопускание лучшим средством от всех болезней, его представления о медицине были довольно разумными. Однако иногда она обращалась к знахарям, которые советовали ей делать странные вещи вроде поднятия тяжестей, и тогда все усилия Кене шли прахом.

Кене дружил с философами и участвовал в Энциклопедии как автор статей «Юридическое доказательство» и «Сельское хозяйство». Его политические взгляды были весьма определенными. Он вместе с маркизом де Мирабо (отцом знаменитого Мирабо эпохи революции) возглавлял школу экономистов, известных как физиократы, к которой принадлежал Тюрго. Они проповедовали свободную торговлю и идею возвращения «назад к земле», а будучи деистами, верили, что законы природы и есть божеские законы и что поскольку человек по своей природе добр, то ему нетрудно внушить, что честность лучшая политика, и полагали, что чем меньше им руководить, тем лучше. Кене, который родился и вырос в деревне, видел корень всех зол в угнетении и нищенской оплате труда земледельческого класса, гонимого бедствиями в города. На деле же, считал он, Франция должна и в состоянии жить экспортом сельскохозяйственной продукции. Физиократы были сторонниками единого земельного налога. Королю очень нравился Кене, он прозвал его «Мыслителем», сам придумал и пожаловал ему герб с цветком анютиных глазок (по созвучию французских слов «penseur» — мыслитель и «pensee» — анютины глазки). Труд Кене «Экономическое положение» был издан в королевской типографии. Но экономические воззрения Кене, которые в сжатом виде гласили: «будь что будет», скорее всего не могли принести королю большой пользы, он и без того был слишком склонен жить по этому принципу.

Однажды мадам де Помпадур сказала Кене:

— Вы, кажется, ужасно боитесь короля. Отчего? Он ведь хороший человек.

—      Мадам, я лишь сорока лет от роду покинул деревню, так что мне трудно привыкнуть к свету. Когда я рядом с королем, то говорю себе: «Этот человек может отрубить мне голову». Это меня выбивает из колеи.

—      Но король добр, об этом вы разве не думаете?

—      Да, разум мне так и подсказывает, но я не властен над собой — он меня пугает.

Некогда было сказано, что французская революция вызревала у Кене на антресолях, и в самом деле, он принимал у себя людей, выражавших очень дерзкие взгляды в уверенности, что их речи никогда не выйдут за пределы его жилища. Все интеллектуалы, посещавшие мадам де Помпадур, заходили перемолвиться словом с доктором, поднимаясь или спускаясь по ее лестнице, да и сама маркиза иногда туда заглядывала поболтать с ними. Тут царила более непринужденная атмосфера, чем в ее апартаментах, куда в любую минуту мог войти король. Мариньи проводил там много времени, как и мадам дю Оссе, которая однажды услышала, как некий судья произнес такие ошеломляющие слова: «Эту страну может возродить только великое внутреннее потрясение, но горе тем, на кого оно обрушится — французский народ будет действовать не в белых перчатках». Она задрожала, но Мариньи, находившийся там же, сказал, чтобы она не тревожилась: «Все эти люди вполне благонамеренны и идут верным путем, я уверен. Беда в том, что они не умеют вовремя остановиться». Кене и его друзья были совершенно безобидны, а самые вольнодумные философы отчаянно презирали физиократов.