Глава 1. Вольтер и Эмилия
Вольтер и маркиза дю Шатле были необыкновенными людьми, и любовь их была необыкновенной. “Мемуары” Вольтера начинаются с их знакомства, которое он считал событием, перевернувшим его жизнь: “В 1733 году я встретил молодую женщину, мыслившую точь-в-точь, как я, и решившую провести несколько лет в деревне, совершенствуя свой ум”. Удивительно, что их пути не пересеклись раньше, потому что они вращались в одних кругах; его отец был поверенным ее отца; герцог Ришелье, один из его ближайших друзей, был ее любовником. Вольтер обычно говорил, что “знал ее с пеленок”, но это его излюбленная литературная гипербола, так же как “он умер у меня на руках”.
Как бы там ни было, знаменитый роман начался сразу, с первой встречи, и вскоре о нем услышал свет. Любовь во Франции — это особый церемониал. Друзья и родственники формально оповещаются о его начале и его конце. Скрываться, условливаться о тайных свиданиях через конфидентов приходится лишь тем, кому достался ревнивый муж или ревнивая жена. Маркиз дю Шатле всегда вел себя безупречно.
Вот что Вольтер писал о мадам дю Шатле Сидевилю, своему школьному товарищу: “ Ты — это Эмилия в мужском обличье, а она — Сидевиль в женском”. Вольтер не мог дать ей более высокую оценку, потому что Сидевиль был одним из его самых дорогих друзей. Ветреный и непостоянный в своих симпатиях и антипатиях, Вольтер оставался непоколебим в дружбе. Он еще сравнивал мадам дю Шатле с Ньютоном, властелином своих мыслей. Но хотя она и гениальна, говорил он, и склонна к метафизическим умствованиям в моменты, когда естественнее всего думать о любви, она в полной мере владеет искусством обольщения. С самого первого письма к мадам дю Шатле, в переписке с близкими и в посвященных ей стихах он называл ее просто Эмилией. Это еще одна литературная вольность. В то время даже братья и сестры не обращались друг к другу по именам, и при личном общении Вольтер, конечно, называл ее не иначе как “мадам”. В своих произведениях он иногда величает ее Уранией, потому что мадам дю Шатле, хоть и крутилась в бездумном вихре высшего света, была обширно образованна и занималась науками. В семействе Бретей, которому она принесла позор и славу, до сих пор называют ее Габриелью Эмилией, именем, данным ей при крещении.
В то время как Вольтер оповестил друзей о своей новой связи, мадам дю Шатле пошла еще дальше. Она объявила, что намерена оставаться с ним до конца жизни. Первым она известила об этом герцога Ришелье. Когда и как новость была преподнесена маркизу дю Шатле, мы не знаем.
Любовники не были юными. Вольтеру исполнилось тридцать девять, мадам дю Шатле двадцать семь. Она уже восемь лет прожила в браке и имела троих детей, причем одного грудного. И у Вольтера и у Эмилии было бурное прошлое. Мадам дю Шатле была натурой страстной, ни в чем не знавшей меры. Для удовлетворения всех ее влечений ей недоставало физической привлекательности, и это заставляло ее мучиться и страдать. Ее облик совершенно не соответствовал общепринятому представлению о маркизе восемнадцатого века. Мадам дю Деффан, так и не простившая ей того, что она завладела величайшим забавником столетия, оставила ее описание, чересчур язвительное, но, вероятно, не совсем лишенное правдивости: тощая, сухая, плоская, с огромными ручищами и ножищами, крошечной головкой, малюсенькими зелеными глазками, плохими зубами, черными волосами и темной кожей, самовлюбленная, безвкусная и неряшливая. Между тем Сидевиль, который, как и большинство друзей Вольтера, был очарован Эмилией, говорит о ее прекрасных больших мягких глазах под черными бровями, ее благородном, умном и живом лице. Навестив ее однажды и застав лежащей в постели, он писал:
Когда у философии подобный вид,
Она невольно пробуждает аппетит!
Письма и мемуары той поры пестрят похвалами ее красе. Читая между строк, можно заключить, что она принадлежала к тому разряду женщин, которых теперь принято называть “интересными”. Конечно же, она не была красавицей в роде мадам де Помпадур и, несмотря на большую любовь к нарядам, никогда не отличалась настоящей утонченностью. Утонченность требует от женщины безраздельного внимания. Эмилия была ученой дамой. Она слишком дорожила временем, чтобы убивать его на модисток и куаферов.
Она родилась 17 декабря 1706 года в семье барона Ле Тонелье де Бретей. Ее недавние предки приобрели власть и богатство на государственной службе. Многие из тех, кто вершил тогда судьбы Франции, вообще имели плебейские корни. Де Бретей вышли из мелкопоместного дворянства. Людовик XIV подрезал крылья крупным феодалам, и теперь, лишенные власти, но не ее декоративных атрибутов, они могли подвизаться только на двух поприщах: придворном и военном. Волшебный Версаль был им вознаграждением за потерю могущества. Сотня бессмысленных привилегий тешила их гордость и самолюбие. Они глубоко презирали людей, подобных де Бретеям, занимавшим административные посты при дворе, но не удостоенным права представлять к нему своих жен и дочерей. Мадам де Креки пишет, что, подолгу гостя у своих кузенов де Бретей, она, прежде чем заговорить о noblesse de robe (парламентских дворянах), приучилась оглядываться, удостоверяясь, что никого из них нет поблизости, как принято поступать с горбунами и рыжими.
