Ближе к базару наш товар проверили другие мужики, городские. Один ощупал овцу и назначил ей цену. Отец не отдал товар и этому покупателю. Он подъехал к прудочку и поставил телегу в ряд со стоявшими с вечера телегами. Я осмотрел соседей, поклажи на возах. Они уже разместили свой товар дли продажи: овец держали на привязи у телег. Овцы были измятые, сгорбленные, словно больные. Кошёлки с курами стояли на земле. К возам подходили старушки с мешками и вениками и спрашивали, можно ли подмести у телеги рассыпанный лошадьми овёс. Там, где разрешали им подмести, они сметали овёс в мешки, для своих кур.
Отец поднял у телеги оглобли вверх, к небу, привязал к тележному задку и надел лошади на голову торбу с овсом.
— Пожуй овсеца с дорожки, — сказал он, — потом за пехтерь примешься.
Отец снял с воза овцу, развязал ей ноги и поставил на привязь к телеге. Она тоже оказалась горбатой, совсем не похожей на ту, какой была дома, вся дрожала, словно замёрзшая.
— Ну, мать, глядите а я пройдусь, приценюсь, что тут почём, — сказал отец и пошёл мимо телег.
После тряской дороги, колёсного шума-стука я заметил, как зачинался базарный шум. На улицах, сходившихся к базарной площади, скрипели возы, ревела скотина, хрюкали свиньи и визжали поросята. На базаре кричали гуси, блеяли овцы, распевали петухи и говорили, и кричали люди.
Мне захотелось пойти с отцом, но я поздно спохватился, он уже скрылся за повозками и смешался с базарной толпой. К нам подошёл высокий дед с молодайкой, спросил цену овце.
— Пока и не знаю, сколько просить, — ответила мать. — Мужик пошёл цену узнавать.
— Кто тут мужику цену назначит? — спросил дед недовольным тоном. — Сколько сам запросил бы, столько-то и стоила бы.
— Запросить и мильон можно, — сказала мать. — Надо по-людски…
— Хоть одну тыщу мильонов проси, — ответил дед. — А я тебе красненьку дам — и будь довольна.
— Э, да отдавай три красненьких, — отчаялась мать, — и с богом!
— Нет, милая, я тоже ещё похожу. Базар только разгорается.
— Походишь, а пристаёшь, — обиделась мать. — Иди, любуйся. Такой овцы тебе век не сыскать.
За первыми покупателями подошли две старые цыганки, предложили погадать матери.
— Только позавчера гадала, — ответила мать. — Ваши через Каменку табором проезжали — гадала.
— Никто тебе правды не скажет. Настоящая правда только в картах у Марии. — Говорившая цыганка показала на молчавшую. — Её все знают. Она всем правду говорит. На золотом колечке может погадать.
Каждый раз, когда через Каменку проезжали цыгане, мать гадала. О чём ей было гадать, неизвестно было. Никого на стороне из нашей семьи не было, все были здоровы, учились, росли, работали, но она гадала и прогадывала всегда деньги, хлеб, яйца или масло. Цыганки за гаданье брали всё, что им предложат. Брали они за своё враньё и холстиной, и шерстью, и вышитыми полотенцами, и разным тряпьём, на взрослых и малых. Отец не верил цыганкам, смеялся всегда над ними, за что они начинали ему грозить.
Погадать матери у цыганок помешал отец. Он привёл покупателя и продал ему овцу. Мать осталась распродавать остальной товар, а мы с отцом пошли по городу. Ему надо было взять в каком-то учреждении справку. Мы пошли по улице под стрижеными липами — и вдруг свершилось чудо.
Я нашёл между липами десять копеек. Серебряная монетка блеснула на солнце. Я думал: стёклышко, поднял, но это оказались настоящие деньги. Я не помню, что было за учреждение, куда мы ходили с отцом, но на обратном пути он повёл меня по торговым рядам, показывал разные товары и в одном магазине купил мне кепку с подкладкой в весёлых красненьких цветочках. Я надел кепку и не захотел её снять.
— Ну, так с обновками не поступают, — сказал отец. — Кепка тебе куплена для школы, а ты её сразу носить собрался. Пусть дядя завернёт её нам, чтобы не запылилась. Первого сентября наденешь новенькую.
Я снял кепку и, отвернувшись от всех, сунул её на прилавок. Отец взял обновку, спрятал.
— Ну, вот уже и Федулом стал, — сказал отец. — Федул, ты что губы надул? Ладно, не дуйся, а то лопнешь. Пойдём в другой магазин, поищем чего-нибудь сладенького.
— Не нужно мне сладенького, — пробурчал я.
У входа в другой магазин отец положил мне на голову руку, сказал:
— Давай, сын, договоримся с тобой, что больше ты нигде и никогда не будешь ни на кого обижаться, если тебе что-то не разрешают взять, и никогда не спеши наряжаться. Будешь думать о нарядах — толку из тебя не выйдет.
— Ладно, не буду думать, — ответил я.
— Держи твою находку. В этом магазине купи себе то, что понравится.
В магазине продавались конфеты. Я смотрел на полки и выбирал, каких мне купить. Все, которые были в бумажках, мне не понравились. Я показал на разноцветные леденцы — и мне продавец отвесил целый кулёк. Я тут же забыл о кепке, поспешил к матери показать ей свою первую покупку. По пути отец купил мороженое и дал мне его. Когда мы вернулись, он оставил меня одного караулить повозку, а сам с матерью снова пошёл по базару.
Мороженое мне не понравилось. Оно было очень холодное и сладкое. Я положил его в сено, чтобы потом отдать матери, и принялся за свои леденцы.
