Алексей Леонов
Высокий порог
Переступая порог, дед Казанок споткнулся и чуть было не свалил с табуретки утятницу, из которой рослый малый с девчушкой таскали ложками черные, словно заплаты от полушубка, моховики, торопливо глотали их.
— Какой порог-то высокий, — сказал дед. — И зачем такой набили?
— Мамка набила, — возясь со скользким грибом, ответила девчушка. — Крысы дверь изглодали, забегали сюда, и дуло.
— Надо ноги выше поднимать, — буркнул малый и, проводив в рот толстый гриб, откусив от горбушки хлеба, заявил: — Все! Я бегу.
— А меня подождать? — Девчонка заспешила есть. — Я сейчас, разом.
— Больше разговаривай, — упрекнул малый. — Ждать некогда — дела.
Брат с сестрой отправлялись в школу. Дед Казанок с умилением смотрел на ребят. Девочка была хрупка, с косичками и бантами на светлой головке. Малый старался казаться взрослым, при встрече не спешил первым здороваться, но и он был приятен ему. Повесив на плечо сумку с безобразным волком и зайцем на боку, малый шагнул к порогу и попросил:
— Разреши, дед.
— А, Грика, подожди, — не расставаясь с ложкой, взмолилась сестренка: — Еще грибок…
— Много есть — растолстеешь, как наша директор.
— Они скользят, спрыгивают.
— Лягушки тебе, что ли? — Брат рассмеялся. — Руками за лапки их и — хап в рот.
— Подожди ее, Григорий, — ласково попросил дед Казанок. — Сестра она тебе. Не чужая. Сестер надо жалеть.
— Когда они не мешают братьям жить, — ответил в тон деду Гришка.
— Да чем же такая малая могла тебе помешать?
— Она-то малая? Да она уже замуж собирается, — возразил Гришка. — Жениха завела.
— Врешь, Грика, врешь. Любишь насмехаться. А сам заигрываешь — сказать с кем?
— Наговоришься — ждать не буду. Оставляй матери поесть.
Девчушка попила чаю, нырнула в комнату и появилась с портфелем, засовывая в него на ходу тетради.
— А где, Грика, мой галстук?
— На моем диване, — ответил брат. — Ночью промерз — накрывался им.
— Помоги ей собраться-то, помоги, — сказал дед Казанок. — Твои дела не совхозные, подождут.
Гришка внял просьбам, нашел быстро галстук, измятый, словно он действительно им укрывался вместо одеяла, стал повязывать его сестре на шею.
— А где же, ребятушки, мамка-то ваша? — спросил дед.
— За грибами опять ушла, — ответила девчушка. — Каждый день грибы и грибы. Надоели…
Брат концами галстука заткнул сестре рот, сказал:
— Когда рядом старшие, меньшие молчат. Сколько учить тебя?
— Грибы никогда не надоедают, — возразил дед Казанок. — У грибов срок короткий.
— У них короткий, а у нас длинный, — увертываясь от портфеля, отвечал Гришка. — Если бы их как следует жарили, а то в воде варятся.
— Некогда, поди, мамке — дел на одну мало ли, — сказал дед. — Я одинокий, и то сам от себя устаю, а вас у нее двое.
— Она не от нас устает, от гостей, — сказала девчушка, приглаживая мокрой ладонью платье. — Перемяли все. Вешала, а кому-то помешало — скинули. Опять скажут — неряха.
— Погладила бы. Девочкам в таком возрасте надо уметь гладить.
— А я умею, — ответила девчушка. — Только утюг мамка разбила. В пьяного Серегу пустила им…
Гришка поймал сестру за галстук и потянул к двери.
— Прошу посторониться. Ключ оставлять или закрыть на замок самим? — спросил он у деда.
— Что ж, мне в чужом доме оставаться? Пойдем в одну дверь. Увижу, когда мамка вернется…
— А она зачем? — спросил Гришка.
— Просила вчера денег вам на столовую, а у меня не было. Теперь вот принес. Вам ведь не на что обедать?
— Не, — ответил Гришка. — Прибежим домой, чего-нибудь перехватим.
— Держите вот пятерку. Вперед заплатите, да учитесь хорошо.
— На отлично будем стараться, — торжественно заявил Гришка. — Хорошо, что вчера их у вас не было, а то бы…
Гришка закрыл на висячий замок дверь и сунул ключ под ступеньку.
«Хорошие ребята, ничего не скажешь, — размышлял дед Казанок, глядя вослед им. — Воспитание не совсем того, христофорова трава, а все от самого человека зависит. Так Ломоносовы вырастают. Буду поддерживать их. Добро потом вспомнится. Оно не потонет и в огне не сгорит… Будет все ладно, как задумано, — дом отпишу, сбережения не пожалею».
Ладились думы у деда Казанка. Если Нинка не пошутила о свадьбе, то и быть ей, как отойдет грибная да ягодная пора, чем привыкла жить-кормиться она с ребятишками. Не думалось ему об этом и не подумалось бы, верно, не попади он вместе с ней в сенокосную пору на субботник сшибать на силос бурьян в Забродье. Вроде бы и ни с чего случай сводил их разные судьбы в одну общую.
К сельскому совету сходились люди. Дед Казанок не знал, куда пойти. Был бы открыт магазин. Но там на дверях замки до одиннадцати часов. Власти за работой, а у продавцов отдых. Торговля, выходит, выше власти стала. Он непременно зашел бы в магазин, взял бы… Ему хотелось взять маленькую, сойти под берег к заводи и посидеть на чьей-нибудь лодке, помечтать в осенней тишине о том, чего еще нет и может не быть. Но торговля стала такой уродливой, что ни одному доброму намерению человека не служит. Вот тебе бутылка. Велика — найди собутыльников, чтобы потом «сообча» до обнимки ужраться. Дома у него хранилась на случай бутылка, но возвращаться в свои стены не было желания. Утро настроило его на добрые дела, начало которым он уже сделал, обеспечил бумажных сирот, как называли оставленных отцами детей, обедами. Схитрил он вчера и перед Нинкой, не дал ей в руки деньги, верно, не на ребят она просила, на гостей, сказал, что деньги на книжке. Она поверила ему. Да и кто не поверил бы, когда тайна его вклада раскрылась сразу же после смерти старухи. Дочка с зятем потребовали материнских денег. Три тысячи скопила она в сберкассе. Была и его в этом доля: он всю зарплату отдавал ей в руки, из хозяйства ничего не волок на пропой, как бывает у других. А дочь одно затвердила: «Книжка на мать, и деньги ее. Тебе, отец, дом целиком, а нам материнские сбережения. Мы машину купим».
