Высокий порог - [5]
— Чем молодежь недовольна? Куда направляется?
Нина с привычной беззастенчивостью ругнулась. Там, в Забродье, на яблоне осталась ее шерстяная кофта. Висела вместе с другими. Все свои похватали, а ей даже не напомнили… Она закурила нервозно и ушла. Глядя ей вслед, он спохватился, что надо бы назваться сходить за кофтой, ему не праздновать — и ей услужил бы. Дед Казанок расстроился от своей старческой недогадливости, нерасторопности в голове. Трудно ли было смекнуть, что ей дорого быть на складчине, а ему-то и не обязательно резать эти пруточки.
На бугре за канавой затихли. Кругом сидели на траве косари. Над рекой орали прожорливые чайки. В прошлое лето они стаей налетели на клубничные грядки и попортили весь урожай ягод. Он не видал пользы от этой птицы-тунеядки.
На дороге появилась из-за поворота Нинка. Быстро она успела обернуться или он стал таким тугодумом, что ничего путного не обдумал, а человек уже пробежал с два километра.
«Не годишься ты, Федор Петров, на командира. Пока будешь соображать, что к чему, враг все позиции порушит и самому кляп в рот воткнет».
Нинка шла размашисто. Ее тело было подстать солнечному свету, желтившему зелень придорожья, цветы. И дед Казанок вдруг рассмотрел, что она вся до бедер открыта солнцу, на ней нет даже того, чем прикрываются груди. Его охватил испуг. Он хотел попятиться в кусты, но не мог, был заворожен виденным. Она размахивала руками с тряпицами, снятыми с себя, ступала гордо, казалась отрешенной от всего земного.
Дед Казанок разглядел ее открытые груди. Такое бывает только на статуях, что он повидал в войну. Но там холодный камень, мертвое, застывшее изображение, а тут живая картина…
Нинка не заметила деда Казанка. Удалясь, она надела кофту и, перебравшись за канаву, на бугре затерялась среди косарей…
Дед Казанок не сразу отошел от переживаний, сравнимых с моментом отступавшей неминуемой гибели, как бывало в войну. Но пережитое волнение не прошло бесследно. Нинка заступила ему все житейские заботы, вторгалась в каждую его думку и звала на встречи, увидеть ее хотя бы издали…
Со смерти старухи он жил затворником. И дверь дома с крыльцом, и калитка держались под замками. Он никого не хотел видеть в своих стенах, знал, что стоит допустить кого-то к своей беде, одиночеству, как найдется много соболезнователей, исцелителей в горе, и кончится это беспросветным пьянством.
Теперь он растворил калитку, но к нему никто не шел, отвыкли люди от его порога. Хотя он ждал только ее, Нинку Постнову, но и она, бегавшая по многим домам, чтобы прожить, к нему пути не открывала. А он-то теперь так помог бы ей, как не поможет самый близкий родственник.
Не шли люди к нему — тогда он пошел к ним, зачастил в совхозные учреждения, на почту, в магазины, в медпункт, надеясь встретить Нинку и сойтись с ней, указать ей путь в его дом. Но она ни разу не встретилась ему одна. Ее постоянно окружали грязные, спившиеся люди, в большинстве незнакомые ему. Заговорить при них, задержать Нинку он не мог. Она здоровалась с ним, спрашивала на ходу: «Как жизнь холостая, дед Федя?» — и проходила, не дожидаясь ответа о его «холостой» жизни. Долго длилось его хождение по Нинкиным следам. Прошел сенокос, убрали хлеба. Лето убывало. Однажды он вышел к заводи посмотреть на лодку, стоявшую под ивовым кустом напротив дома, а в ней сидит с папиросой в пальцах Нинка и в глубоком раздумье смотрит на дно лодки, словно вдалеке открывшуюся чью-то жизнь. На сиденье кормы хлеб с зеленью, папиросы, стаканы. У него забилось сердце. Судя по посуде, она была не одна, с собутыльником, отлучившимся куда-то. Он хотел уйти, не оказываясь. Очень вразнобой забилось вдруг сердце, смешались мысли, затуманилось в глазах.
— Здравствуй, дед Федя! — расслышал он далекий голос. — Это твоя лодка? Мы попользуемся ею… Чего она у тебя без дела мокнет? Рыбачил бы или девок катал…
— Деду девок катать. Скажешь. А рыбачить — сам я рыбы не ем — в банке куплю, если надо.
— Меня бы угостил свеженькой.
— Для тебя изловлю. Хотя давно не держал удочки…
— На удочку мелочи натаскаешь — я крупную люблю. Сетка есть? Давай вместе порыбачим? Иди в лодку. Тут и договоримся. Чего кричать?
Мимо деда Казанка протопала баба в мужицкой одеже, шагнула в лодку. От нее пахнуло гнильем. Она села на борт спиной к нему, поспешно закурила.
«Чья же это завалящая такая?» — подумал он.
— Иди, дед, к нам, — пригласила Нинка. — Чего там торчать будешь? Стопку нальем.
— Спасибо. Я в будни не праздную. — Дед повернулся и пошел к дому. Можно было бы и посидеть в лодке, но завтра же и поползут сплетни, что дед Казанок с алкоголичками начал пить, дошел до такого.
— Дед, я зайду к тебе потом, — крикнула Нинка. — Не запирайся в крепости…
Нинка пришла поздно вечером. Дед Казанок сидел у телевизора, смотрел бальные танцы. Передача ему не нравилась. Пары были серьезные очень, холодные и чужие друг к другу. Казалось, что их свели на танцы не по их воле и выбору, отбывают повинность.
Ему вспомнились фронтовые танцы, когда случалось, люди совершенно незнакомые, разных частей, городов и деревень российских, оказывались вместе, встречаясь на распутье фронтовых дорог, и, празднуя час удаления от смерти, танцевали; то было иным.
Повесть о деревенском мальчике, который за свои девять лет «перепробовал» много профессий. Сажал он деревья, был ветеринаром, портным, артистом и даже… конструктором-изобретателем.Выбора мальчишка ещё не сделал, но главное понял: смысл в том, чтобы не тратить время на пустяки…
Писатель в своей новой повести рассказывает о делах сельских ребят в период коллективизации, когда в их жизни, как и в жизни всей страны, происходят большие перемены.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.