Лёнькин букварь - [7]

— Снимайте и портки, и рубахи. Рыбачить так рыбачить.

На траву полетели кепки, рубахи, штаны.

— Только в воду не бросайтесь, — предупредил отец. — Рыб распугаете.

Он подошёл, пригибаясь, к берегу, опёрся руками о колени и стал рассматривать каменистое речное дно. Мы выстроились рядом.

— Есть рыбёшка, — сказал он шёпотом. — Васька, смотри. Вон круглый камень лежит, а из-под него тёмные ленточки показываются и снова прячутся. Это гольцы. Заходи снизу по течению, подводи руки и лови.

— А нам можно? — спросил я.

— Вы подождите. Учитесь, как он будет ловить.

Васька сошёл в воду и стал красться к круглому камню, откуда показывались зеленоватые рыбьи хвостики, похожие на пиявок.

— Руки ко дну опускай, — шепнул отец.

Васька опустил ниже руки, скользнул в ямку и с головой окунулся в воду. Мы засмеялись.

— Тише! — предупредил отец. — Рыбак никогда не должен веселиться. Смешное нашли — человек окунулся.

— Холодная вода, — тряхнув головой, сказал Васька.

— Не осень, ничего, — подбодрил отец. — В речке всегда вода колючая. Речка — не пруд. Где там гольцы? Не разбежались?

Васька обнял камень и, вскочив над водой, закричал:

— Есть! Поймались! Две штуки!

— Ну, вот, — сказал отец. — А ты не верил, что в речке руками можно поймать рыбу.

— Я верил, — сказал Васька. — Только она маленькая.

— Можно и большую поймать. Только высмотреть её надо или найти под корягами.

— Дядя Данил, а нам можно ловить? — спросил Шурка Беленький.

— Валяйте, ловите, — скомандовал отец.

Мы бросились в воду, устремились к камню, стали хватать друг друга за пальцы, стукаться головами, потом принялись брызгаться, толкаться. Вода перестала казаться холодной. С одного места мы понеслись на новое и забыли о рыбе.

К отцу подошёл глотовский дед Гриша Белый. Они повели о чём-то разговор, а мы за крайним домом нашли глубокое место и стали купаться по-настоящему.

Накупавшись, я отозвал Лёньку. Мы пошли с ним вверх по течению по узкой береговой дорожке, подходившей к омутам и огибавшей ивовый кустарник. Из каменистой горы били родники, холодными быстрыми ручейками разрезали дорожку.

— Счастливые глотовские, правда? — сказал Лёнька.

— Счастливые, — вздохнув, ответил я. — Если бы у нас были такие ключи, у нас тоже была бы речка.

Впереди за кустами мы услышали сильный шум воды.

— Водопад, — сказал я.

Мы вышли к запруде. Двое ребят копошились в воде. Они вытащили вершу. Вода хлынула в проём.

— Есть! Щука! — обрадовались они.

Я свистнул. Ребята бросили вершу, вылетели из воды и пустились вверх берегом.

— Чужие грабили, — сказал Лёнька. — Давай посмотрим.

Мы вышли к запруде и замерли. С огорода на берег подошёл дядька с уздечками. Он смотрел на вершу и на нас, на нас и на вершу. Я заметил, как он покраснел и стал злой.

— Это не мы, — сказал Лёнька. — Они туда побежали.

Я взял Лёньку за руку, давая знать, что надо быть наготове. Дядька рявкнул, прыгнул с обрыва. Он сразу бы догнал нас, но ему за ногу зацепилась коряга, он полетел над узким берегом и животом плюхнулся в омут рядом с вершей.

Ребята ещё купались. Мы крикнули им, проносясь мимо:

— Бежим! Гонится!

Мы подбежали к отцу.

— Что случилось? — спросил он.

— Дядька гонится. Там его кубарь ребята трясли, глотовские, а он на нас кинулся.

Дядька подогнал всю ватагу ребят, закричал:

— Шкуры поспускаю!

— Василий, потише, — сказал отец. — Что детишек пугаешь.

— Это твои? — спросил дядька. — Верши трясут. Вишь, меня искупали.

Отец перевёл на меня взгляд, кивнув, спросил, мы это сделали, нет ли? Я качнул головой, что значило: не мы.

— Они не трогали твои верши, Василий, — сказал отец. — Это дело ваших ребят, глотовских. Мы не за тем сюда приехали.

— На месте захватил. Стояли двое, голые.

— Они все голые, — сказал, засмеявшись, дед Гриша. Вася обвёл нас всех взглядом, не узнав, кто был у его верш.

— Как тебя угораздило на мелком месте с головой намокнуть? — спросил дед Гриша.

— Они подстроили. Они там на дорожке прут протянули, — сказал Вася.

— Да у тебя там всё время ивка за ноги цепляется. Ходил я по твоему берегу, — сказал дед Гриша. — Чудак ты, Вася, был, чудаком и останешься. Кого видишь, на того и прёшь. Когда им было трясти твои верши. Они только-то подъехали и разделись. Не греши на этих мальцов. Поди, пачпорты промочил в карманах?

Вася хлопнул по мокрому карману, сунул руку и с трудом вытянул кисет, с которого потекла зелёная ядовитая вода.

— Курево пропало, — сказал он, недоверчиво глядя на нас.

— Солнца много, высохнет, — сказал отец. — Но а на моих ребят не греши. Они не безобразничают. Идите обмывайтесь — и в телегу.

Дорогой мы с Лёнькой рассказывали, как Вася летел с обрыва в речку, все смеялись. Смеялся и отец, говорил:

— Не вздумайте когда пойти туда одни. Так за чужое баловство можете получить взбучку. Вася, он чудаковатый, будет гнаться, пока не догонит. Бить, может, и не будет, а перепугает насмерть.

Скоро наступил сенокос. Однажды я надумал сходить к косарям. Косили в Гайке. Издали я увидал, как мужики один за другим бросились кого-то ловить в густой высокой траве. Мне издали показалось, что по траве прыгает серый зверь. Я подумал, что там волчонок, побежал, впопыхах споткнулся о кочку, шлёпнулся. Когда подбежал, то увидал в руках деда Яши серую головастую птицу с круглыми жёлтыми глазами.