Юрий Геннадиевич Томин
АЛМАЗНЫЕ ТРОПЫ
На середине залива Венька перестал грести и прислушался. Гудение, доносившееся из-за ближнего островка, становилось все громче. Венька сквозь кулак посмотрел на искрящееся под солнцем море. Сначала он увидел верхушки мачт, затем над камнями показалась невысокая рубка, и наконец из-за мыса выполз весь МРТ[1]. Некоторое время судно шло прежним курсом, но вдруг свернуло на солнечную дорожку, которая вела прямо к лодке.
Венька засмеялся и налег на весла. Лодка двинулась по кругу. Траулер снова повернул, нацелившись носом в корму лодки. Венька, несколько раз гребнул одним правым. Тогда и на траулере до отказа положили руль вправо. Но все же судно шло по большому кругу, а лодка по малому и между ними по-прежнему оставалось метров сто чистой воды.
— Венька, паршивец! — загремел рупор на траулере. — Венька, стой! Утоплю!
Это означало, что траулер сдался. Венька снова засмеялся и бросил весла.
Вычертив на воде широкий круг, судно подошло к лодке. Из рубки вылез рулевой — парень в коричневом свитере и тапочках на босу ногу.
— Венька!.. — грозно сказал он. — Это тебе что, пятнашки?
— А я и не слыхал, что вы идете, — серьезно сказал Венька. — Вот когда «Чайка» идет, — издалека слышно.
Матросы, стоявшие у борта, заулыбались. Рулевой раньше ходил на «Чайке» и был переведен на МРТ за то, что опоздал к выходу в море.
— Ладно, закрой варежку, — буркнул рулевой.
— Хорошо. Закрою, — отозвался Венька.
Он слегка шевельнул веслами, и лодка стала медленно удаляться от судна.
— Вень, а Вень, — сказал рулевой уже другим тоном. — Погоди. Письма разбирал?
— Разбирал.
— Есть мне?
— Есть.
— Честно?
— Ага.
— А если врешь?..
— А если не вру? — сказал Венька.
— А каким почерком — мужским или женским? — крикнул один из матросов.
По борту прокатился смех. Траулер больше месяца болтался в неспокойном Баренцевом море. Теперь он возвращался на базу, и команда была готова смеяться самой незамысловатой шутке.
— Женским, — ответил Венька.
Рулевой был нездешний. Венька знал, что он ждет писем от какой-то Богаткиной Елены из Калинина.
— Венька, а в кино что идет?
— Итальянская, — сказал Венька. — Детям до шестнадцати…
— А в другом?
— Немецкая. Тоже — до шестнадцати…
— Плохо твое дело, — усмехнулся рулевой.
— А я смотрел, — сказал Венька, — барахло. Все время целуются.
Легкий ветерок понемногу относил лодку от траулера. Приходилось говорить все громче и громче. Веньке было приятно, что ради него остановилось посреди залива судно и что команда, прежде чем сойти на берег, хочет узнать все новости от него, Веньки.
Когда же, наконец, гукнув сиреной, траулер полным ходом пошел к базе, Венька вспомнил, что он так и не спросил, скоро ли вернется с промысла судно отца.
Вздохнув, Венька развернул лодку и поплыл к правому берегу.
За кормой вытянулась солнечная дорожка. Она переливалась остроугольными блестками ряби, будто кто-то щедрый прошел здесь и проложил тропу, усыпав ее драгоценными камнями — алмазами.
У подножия синих гор, обступивших залив, стояли дома рыболовецкого совхоза. Через час Венька пристал к берегу. Захватив обернутый клеенкой пакет с письмами, он выпрыгнул из лодки.
Наверное, его заметили издалека. Он шел между рядами домов, а из окон то и дело высовывались головы и спрашивали:
— Венька, мне нету?
— Нету.
— Венька, нам есть?
— Нету, — отвечал Венька. — Сегодня никому нету, одному только.
Из сарая, где хранился всякий хозяйский припас, вышел моторист Илья Зыков.
— Здорово, помор! Все почтальонишь?
— Ага, — сказал Венька. — Илья Иванович, где мне Шаврова найти? Ему письмо заказное. Говорят, он у вас, а я его не знаю совсем.
— Покажь.
Моторист повертел конверт, посмотрел зачем-то на свет, и на его лице появилась довольная и, как показалось Веньке, ехидная улыбка.
— Так, так… — сказал он. — Шаврову П. Е… Все верно. Разыскала-таки… — Он нагнулся к Веньке и прошептал: — Он там, в сарае, поплавки навешивает. Ты пойди вручи. Он отказываться будет, так ты не отступай, упирайся.
— Почему отказываться? — удивился Венька.
— Будет. Такой человек…
В сарае возле растянутой сети стоял высокий парень лет тридцати. Он был до пояса голый, и на груди его Венька разглядел татуировку: кошка гонится за мышкой.
— Здравствуйте, вам письмо, — сказал Венька.
Парень взял конверт, мельком взглянул на него и сунул Веньке обратно.
— Ты почем знаешь, что мне?
— А вы — Шавров П. Е.?
— Ну?..
— Вот… письмо… — растерянно повторил Венька.
— А ты кто такой?
— Не знаю… — сказал Венька.
— Ты — почтальон?
— Нет, я только помогаю.
— А раз не почтальон, так и не суйся. Нет у меня никаких родственников и писать мне некому. И вообще катись отсюда.
— Но ведь вы — Шавров П. Е.? — недоумевал Венька.
— П. Е. или еще кто — не твое дело.
Венька, окончательно сбитый с толку, вышел из сарая.
— Не берет? — спросил Зыков.
— Нет.
Зыков шагнул к двери и негромко проговорил в темноту сарая:
— Пашка, ты чего над парнем выстраиваешь? Он дело делает… Бери письмо. Ну!
Шавров грохнул о землю связкой поплавков, подбежал к Зыкову.
— Ты мне кто, милиционер? — зло сказал он. — Твое дело — чтобы мотор был в порядке. А в мои дела не лезь!
