Лёнькин букварь - [9]

Отец ходил на сенокос, а Мишка пас за него лошадей. Но когда на первом лугу скопнили сено, бригадир дал Мишке наряд возить к стогам на волокушах, называвшихся у нас возюльками, копны. В конюхах остался на время один дед Алексан. Мать рассудила и сказала так, что я мог бы днём-то попасти с ним табун, но пропадать весь день в лугах без ребят я не захотел. Начнут стоговать, ребята будут кататься, утаптывать на стогу сено, а я скучай с лошадьми. С Мишкой я стал бы их пасти. Сейчас сказал, что меня Кузьмич тоже послал стоговать сено.

Вечером, когда он говорил Мишке, что с утра должен выбрать себе лошадь и отправляться на луг, я спросил:

— Дядя Вася, а нам можно тоже работать?

— Кому вам? — спросил бригадир.

— А мне, Кольке вашему с Витькой, Лёньке Смалькову, Шурке Беленькому и всем.

— Кому дома делать нечего, тем можно. А Колька с Витькой должны с бабкой идти за дровами.

— А-а, — ответил я, поняв, что мне можно отправляться на работу вместе со всеми.

Утром Мишка меня отставил из помощников, сказал матери, что я настроился на луг, и она приказала мне строго-настрого смотреть за домом и огородом и, если надо, помогать бабке Анюте смотреть за девками. Девками были моя и Лёнькина сёстры. За домом смотреть я согласился, но смотрел недолго. Мать — за порог, и я — двери на засовы и за ребятами.

Первых я встретил Кольку с Тикой. Они отбивались от бабки Фёклы, чтобы не идти в Орешник за дровами. Тика ныл, что у него вывихнулась нога и распухла, а Колька твердил, если брат не пойдёт, то и он один тоже не пойдёт. Бабка обрадовалась, когда я появился у них.

— Вот и Лёнька пойдёт с нами. Потихоньку да полегоньку по вязаночке принесём — на истоп и хватит.

— А когда, баб, пойдём? — спросил я.

— Возьмём верёвочки, да и тронемся, — ответила она.

— Я схожу за верёвкой, — сказал я и кивнул Кольке пойти со мной.

Колька вышел за мной следом. За порогом я шепнул ему:

— Пойдём, а на плотине спрячемся. На луг сбегаем, покатаемся на возюльках и в сене покувыркаемся. Тике скажи…

Бабка Фёкла закрыла сенную дверь на замок. Радостная она сходила с горки на плотину.

Мы шли бойким шагом впереди неё. По середине плотины, где в половодье иногда сбрасывалась вода, по склону росли буйно лопухи. Не доходя до лопухов, я сказал Кольке с Тикой отстать от бабки, а я буду идти впереди и заговаривать её.

— Вы сразу в лопухи, как она пройдёт, а я потом в овраг. На ручье встретимся.

Колька сел и, плюнув на подошву, сказал:

— На татарку наступил. Целых сто иголок вкололось.

Он стал вытаскивать понарошку иголки, а Тика подошёл к воде, окунул ногу и простонал:

— Ноет вся нога. Я потом совсем не смогу ходить.

— Давай поправлю, — назвалась бабка Фёкла. — Разом и побежишь. Тряпочка холстинная перетянуть — у меня вот она.

— Да, ты вон Лёньке правила руку и скривила. Хочешь и мне ногу скривить?

— Вот уж напраслину несёшь. Где-то у него скривлена рука. Я правила-то её — все косточки перебрала.

— Правда, баб, — сказал я и выставил руку, изогнув её в запястье.

Бабка Фёкла, слепо щурясь, направилась ко мне. Колька скатился в лопухи и следом за ним протопал Тика. Я не стал ждать бабку, пошёл по плотине к оврагу.

— Погоди, погоди, — останавливала она меня, — дайка мне взглянуть.

— Не, потом, — ответил я.

Бабка Фёкла обернулась, позвала внуков:

— Колька, Витька, вы где?

Я спрыгнул с обрыва в овраг, проехался и по сыпучему глинистому склону на четвереньках пробрался за изгиб, затаился под обрывом.

— Ребятки, ребятки, потом поиграете в пряталки. Пойдёмте скорее от жары…

Мы сошлись у ручья, сели на траву.

— Она меня чуть не увидала, — сказал Тика.

— Ты топаешь, боишься на пузо упасть, — сказал Колька. — С тобой ничего делать нельзя.

— А ты какой? Ты сам такой, — возразил Тика.

— Не спорьте, — остановил их я. Они могли разодраться. — Давайте искупаемся — и на луг. Там теперь вовсю возюльки возят.

— С плотины вода холодная, — сказал Колька. — Пойдёмте в хвосточек.

В хвосточек, на мелководье, мы не пошли, а побежали наперегонки. Я первым добежал до места купания, разделся. Колька бежал следом, раздевался на бегу. Тика тоже стягивал рубаху, но застрял в рукавах и забрёл в крапиву.

— Тика, — крикнул я, — ты сбегай за Беленьким и за Лёнькой Смальковым. Мы тебя подождём.

— Да, а купаться? Один я не полезу в воду.

— Мы тебя подождём. Я сказал же.

— А к кому сперва бежать? — спросил Тика.

— За Лёнькой, а потом за Шуркой.

Ни того, ни другого не оказалось дома, сообщил, вернувшись, Тика и влез в воду. Мы обмылись на глубине от ила и разом вылезли.

— А вы меня обманули, — застонал Тика. — Говорили подождёте, а сами… сами вылезли.

— А мы ждём тебя, — ответил Колька.

— А ты молчи. Я скажу отцу, что ты за дровами не пошёл.

Колька забегал по берегу в поисках камня, отворотил кусок дёрна с кромки берега и запустил его в брата. Тика нырнул. Голова скрылась под водой, а ноги торчали над водой. Дёрном пришлось ему по этой самой части. Он вынырнул, схватил горсть ила. Я метнулся за ракитку, а Кольке залепило илом ухо и щёку. В воду полетели камни, палки, комья земли. Тика с рёвом отступил ко второму берегу и стал грозить брату, что расскажет отцу о всех его проделках: что Колька через леток палкой лазил за мёдом в улей, воровал с гнёзд яйца и таскал их Столыпину, что курил табак и снял с молока в погребе сметану, а сказал на кошку. Колька перебежал на второй берег с камнями. Тика успел выбежать из пруда, схватил одежду и убежал к дому. Брат погнался за ним. Я в одиночестве отправился на луг в Гаёк.