— К задачнику палочки надо готовить. Нарезать ровненьких, ореховых или кленовых, высушить, острогать, стёклышком почистить, чтобы не хуже других было.
— Можно, я после обеда пойду за палочками? — спросил я.
— Сейчас-то ещё рано. Рожь будем косить, принесёшь мне воду, тогда и нарежешь.
— Тогда долго, — возразил я.
— Не спеши. Всё равно не завтра палочки нужны.
Я не пошёл в тот день за палочками, созвал ребят и читал им букварь. В букваре было написано про всё. Мне понравилось про рамы. Я сразу вспоминал весну, когда отец выставлял вторые зимние рамы, высыпал на улицу из междурамья овсяную мякину с зелёными овсяными всходами, поднявшимися вместе с приходом тепла, а мать мыла окна — в избе становилось светло и просторно и тогда уже больше не возвращалась зима. Написано было в букваре и про сенокос, и про корову, и про овец, и про кроликов.
Лишь в августе я созвал ребят в Скородинскую вершину за ореховыми прутьями для счётных палочек. Я взял отцовский складной ножичек с деревянной новой ручкой, который он недавно сделал сам. Ножичек был острый, как бритва. Когда мы вышли за деревню, вдруг подул ветер, понёс тучи. Покрапал дождь. Мы решили соорудить шалаш у большущего придорожного камня-валуна, быстро принялись за дело. Я вскарабкался на ракитку и нарезал веток. Дождь стал расходиться сильнее. Мы дружно нарвали травы и соорудили шалаш, забились в него и стали громко разговаривать. Над нами вдруг кто-то заорал. Шурка Беленький выглянул и с криком: «Пьяный!» — вылетел из шалаша. Мы разом развалили шалаш, пустились через рожь к деревне. Пьяный мужик ушёл по дороге через выгон на Село.
У Шуркиного дома я схватился, что у меня нет ножа. У ребят его тоже не оказалось. Я перепугался до слёз, побежал на поиски. Ребята последовали за мной. Мы прошли по тому пути, где убегали от пьяного, исползали место у камня, у ракиты — ножа не было. Мне стало страшно без ножа возвращаться домой. Отец ещё ничего не успел им сделать, ни разу не брал с собой, а я его потерял. Я не хотел его терять, он потерялся из-за пьяного, и мне было обидно, что за это мне попадёт от отца. Я взял с ребят слово, что они об этом никому не скажут, а я тоже сразу не признаюсь дома о пропаже.
До вечера время тянулось ужасно долго. Я сходил в одонья и набрал там охапку сухих сучьев для печки, потом вырубил у плетня репейник, подмёл сенцы и долил в кадушку у порога воды. Я готов был свернуть горы, только бы меня не наказали за проступок.
Первой пришла с работы мать. Она заметила в доме порядок, похвалила меня за это. Я немного обрадовался. Если отец начнёт меня стегать — мать теперь за меня обязательно заступится. Отец пришёл с работы, когда я стерёг по вечерней прохладе корову. Но я видел, когда он шёл домой. Корову я пригнал к дому позже всех, когда меня не раз похвалила мать.
— Хватит её закармливать, — встретила меня мать. — Отдыхай. Ты весь день работал у нас.
Мне было не до отдыха. Я стал наблюдать за отцом. Он обошёл огород, посмотрел на грядки, на пчёл, на вишни и осмотрел крышу на хлеве. Появился с работы и Мишка. Он принёс кусок косы, отдал отцу.
— Пап, можно наделать ещё ножей, — сказал он. — Выменял у Шурки Трегубого на шмелиный улей.
Отец повертел в руках косу, похвалил Мишку и сказал:
— Положи в инструмент. Пока ножи есть, пусть хранится про запас. Да и время сейчас мало. Надо нам хворосту подрубить на подрешетник для крыши, подвезти, а с новины соломки на него подбросить — крышу над коровой поправить. Вечерком завтра все втроём в Орешнике поработаем, а я выберусь потом, подвезу. Ты, Лёнька, топор принесёшь за сад. Там ивняк хороший поднялся.
— А когда, пап, принести? — спросил я.
— Как солнце пойдёт к Семёновым берёзкам, неси.
— Принесу. Можно, мы с Полинкой понесём?
— Несите, — разрешил отец и повёл нас ужинать.
Три дня мучила меня моя пропажа. Собирается отец утром на работу, я дрожу от страха, что сейчас ему и понадобится взять с собой новый ножичек в карман. Но он кладёт свой старый, к которому привык, и не расстаётся с ним. Я очень боюсь, что отец вдруг потеряет этот ножичек, и хочу, чтобы он забыл о новом, забыл бы, что его делал, что нож есть. Мне даже становится жаль отца, что он не знает, что его труд пропал даром, и только из-за меня. Мне хочется заплакать и со слезами рассказать отцу о потере. Но трусость мешает мне признаться. Она настойчиво твердит мне, что я в этом нисколько не виноват, что нож сам пропал.
Но потерял свой складной нож Мишка. Он приехал на обед и стал искать его по избе — не нашёл и сказал отцу, что он хотел срезать ровные побеги на обручи для кубаря, но не оказалось ножа.
— Возьмёшь новый, — сказал отец. — Только тоже не посей, а то ведь из них вторые не вырастают.
Я залился краской, остановил взгляд на миске со щами и только уголком глаза следил за отцом и братом.
— Зачем кубарь-то нужен? — сказал я. — У нас есть.
— Он развалится скоро, нечем будет рыбу ловить. А я до школы новый сплету, — сказал Мишка. — Вот прутья затвердеют, начну плести.
— А кто смотреть за ним будет, когда и ты, и я в школу уйдём?
— Вытаскивать на день будем.
После обеда Мишка сразу принялся за поиски ножа. Он обшарил всё — ножа как не бывало.