Лёнькин букварь - [12]

— Мам, ты не брала? — спросил Мишка.

— И не видала, что у вас за ножик был, — ответила мать.

— Отец какой сделал.

— Да тут он. Куда ему деться, если клали.

— А я знаю, а я знаю, — залепетала Полинка. — А Лёнька говорил, он потерял его от пьяного мужика.

Я стукнул сестру по голове.

— Мам, что она? — притворился я обиженным и бросился вон из избы.

— Я вам, пострелы, — закричала мать. — Всё враждуют..

Вечером я был так занят разными делами, что за стол садился последним, садился ни на кого не глядя.

— Пап, не смотрит, — кивнул Мишка на меня.

— Я уже знаю. Мне рассказали, — ответил отец. — Наказывать я пока не буду, может быть, ещё найдётся. Но возьмёт что ещё без спроса — будет ему на орехи.

Я заплакал и рассказал всё порядком. Мать пожурила меня и сказала, что я все дни хорошо помогал ей, искупил свою вину, что надо меня простить.

— А меня мой батюшка выдрал бы, как Сидорову козу, и, конечно, дня два не кормил бы, — сказал отец.

— А я сам не хочу, — сказал я и полез из-за стола.

— Сидеть! — приказал отец. — Добровольцев голодать нам не надо. Я рассказываю вам, как меня воспитывали. Я, если брал когда топор отцовский, долото или рубанок, то потом у меня спина неделю чесалась. Такой был ваш дед Никита, строгий.

— Худой старик был, — поправила мать. — Чем же ребятам учиться работать, как не отцовским инструментом? Наш дед Паня сам приставлял ребят к любому делу, когда справлял чего. Все мои братья теперь за что ни возьмутся, всё умеют делать.

Дед Никита жил в Москве. Я его ещё ни разу не видал и не знал, что он такой злой, обижал моего отца. Дедовская изба стояла заколоченная. Я иногда взбирался на железный навес с кем-нибудь, загорал и смотрел за садом. В саду росли в два ряда груши и яблоня-«конфеточка», как мы её называли, самая ранняя и сладкая. Наверное, этот сорт какой-то заботливый садовник вырастил специально для ребят. Только выберется завязь из цветов, чуть округлится — и уже сладкая, рви, если позволяют, и кормись.

Палочек я нарезал в глотовском саду за школой — кленовых. Однажды, когда уже скирдовали хлеба, скошенные вручную, а комбайном намолотили много зерна, и это зерно повезли сдавать на элеватор в Чернь, я с Лёнькой, Пататаны и Шурка Беленький прокатились с обозом до глотовской кузницы. Мой отец был в обозе. Он наказал нам идти сразу домой, но лишь обоз скрылся за садом, мы свернули на межу, обошли огороды кузнеца и Фили — портного — и нырнули в непролазные заросли терновника и разных деревьев, выросших от семян, занесённых ветром с деревьев по канаве сада.

Мы прокрались бесшумно к опушке сада, затаились и стали высматривать сторожа, строить свои планы. За стволами яблонь и груш краснела школа. Недалеко от школы был виден шалаш. Сад белел и краснел спелыми яблоками. На грушах было множество зелёных плодов. Мы нигде не увидали сторожа. Нам нужны были кленовые побеги на палочки, а при виде отяжелевших от плодов яблонь вдруг захотелось яблок.

— Лёнь, — зашептал Шурка Пататан, — я пойду посмотрю, где сторож. Мы потом нарвём яблок.

— А если он тебя поймает?

— Нет. Он не трогает, когда только по дорожке идёшь. Мы с Колькой ходили.

— Ступай. Только смотри!

Шурка пополз через кусты к дорожке, идущей мимо шалаша к школе. Он быстро скрылся от нас. Шурка Беленький на четвереньках проскакал к ближней груше и нашёл несколько падалиц. Мы уселись в кружок и принялись поедать груши.

— Хорошо тут ребятам глотовским, — сказал Шурка Беленький. — У них столько садов.

— А у нас тоже два сада. И наши лучше. У нас дуб посерёдке растёт и на канаве сколько дубов. А заграничные тополя у нас какие! И берёзки!

— А у них конфеточка есть? — спросил Лёнька.

— Конфеточки у них нету, — сказал я, хотя точно не знал об этом. — Сидите, а я посмотрю за Пататанчиком.

Я выбрался из зарослей. Посыльный направлялся от шалаша через сад к нам. Я догадался, что можно не бояться сторожа, подошёл к грушовке и набрал на земле под яблоней самых крупных и жёлтых яблок. Шурка Пататан тоже подбирал яблоки. Не доходя до меня он крикнул:

— Дед носом клюёт, можно все яблоньки оборвать.

Вдруг я увидел у шалаша чернобородого деда. Это был сторож, старик Стебаев.

— Шурка, он! — крикнул я.

Мы бросились в кусты, в самую глушь. Яблоки падали у меня из подола рубахи и из кепки. Пататан рассыпал свои сразу, когда я ему крикнул про сторожа. Мы пробрались к огороду Фили, притаились в кустах.

— Проснулся, леший, — сказал Пататан. — Он, наверно, колдун. Спал, аж храпел — и проснулся.

— А может, на него яблоко свалилось, разбудило, — сказал Колька.

— Надо опять разведку послать, — сказал я. — Яблоки больше не берём, а наломаем кленков и домой пошагаем.

— Он услышит, как будем ломать, — предупредил Лёнька.

— А мы тихо. Ну, кто пойдёт? — спросил я.

Шурка Беленький отвернулся, словно не слышал моего вопроса. Пататан старший ответил:

— Я ходил. Теперь не моя очередь.

— Колька ещё мал, — сказал я. — Лёнь, ты пойдёшь.

— Да, а как я вас потом найду? Нет, пускай Шурка идёт, — показал он на Беленького.

— Я за грушами ходил, — ответил тот.

— Ну, бояки, сидите. Я сам схожу.

Ребята притихли. Наверное, им было неудобно, что я должен отправляться на разведку. Они заспорили друг с другом. Я подобрал камешек и бросил вверх, в их сторону. Они разом притихли…