И вот они выбрались наружу. Миновав Утес, пошли по спуску, поросшему самшитом.
Конечно же, этот археологический срез Стены был не лишен интереса, но дальнейший их путь ничего любопытного ученым не преподнес.
— На обратном пути найдем тропинку мимо этой горки, не забираясь в пещеру вовсе, — сказал Игорь.
— Когда будем возвращаться с экземпляром неандертальца, — добавил Серпантин.
* * *
Выбравшись, наконец, на воздух из скользкой и сырой пещеры, племянник-головорез заметил внизу на тропе парня, одетого, как петух голландский, в какие-то кожи и шкуры, век свободы не видать, дяхоз! Наверное, натуральный этот футурист был одним из тех, что помогают археологу Мушни. Этот пижон нес чувиху. «Что ты ее тащишь, сама, что ли, не может топать?» — подумал племянник с раздражением.
И только когда они подошли ближе, он понял, что она была то ли в беспамятстве, то ли спала. И еще заметил, что это была помощница Мушни, у которого племянник-головорез как-то успел побывать очередным назойливым гостем. А парень был — это ж надо, в натуре, — в шкуры одет! Но телосложения был крепкого; такого, если придется, кулаками не возьмешь, надо сразу браться за семерых братьев.
Но головорезу было не до них: надо было догонять профессоров.
* * *
А дальше события стали развиваться так, что меня могут заподозрить в том, что я тут понапридумывал, понасочинял. Но как я могу это сделать, когда практически веду репортаж, где описываются события, происшедшие с реальными людьми. Ты-то уж понимаешь, Сашенька-Сашель, что сухумские ребята засмеют меня!
Одного Руслана разве не достаточно!
— Ахахайра! Хайт! Хайт! — воскликнет он при встрече в ближайшей кофейне. — Ну и насочинял ты, старик!
Игорек и Серпантин догнали тщедушного.
— Товарищ! Товарищ! Можно вас?! — окликнул его Игорь Павлович.
Но «товарищ», т. е. Нур-Камидат, даром что тщедушный, но с ловкостью джигита, удвоенной чувством опасности, затем утроенной ревностью человека, который идет на поиски своей Минадоры, а кто-то дважды встает на его пути, и, наконец, учетверенной смутной догадкой, которая вызывала в его сердце дополнительную неприязнь к Серпантину, хотя он его никогда прежде не видел и не мог знать, что тот — муж Аннушки, — с этими, стало быть, пятью чувствами он кинулся на Серпантина и, не дав ему даже занять боевую стойку, сбил его с ног. А ката в положении лежа в сухумской секции карате-до только начинали проходить.
Игорь Павлович драться совершенно не умел, хоть всегда придерживался мнения, что добро должно быть с кулаками. Но был смелым и принципиальным. Вот и сейчас он воскликнул:
— Товарищ… Что вы… мы же… — и схватил за шиворот тщедушного, кинувшегося душить его коллегу.
Камидат, уже начав душить человека, отвлекаться не хотел: он огрызнулся, не оглядываясь, и двинул локтем. Его локоть угодил Игорьку в солнечное сплетение. У Игоря Павловича потемнело в глазах, и он стал опускаться. В следующее мгновение, почти теряя память, он навалился на тщедушного, причем настолько удачно, что нарочно так бы не смог. Тщедушный, придавленный его тяжестью, только задергал ножками.
Воспользовавшись этим, Серпантин вскочил. Теперь он был в состоянии взять ситуацию в свои руки. Но не только тщедушный не мог выползти из-под ученого, но и ученый не мог сползти с тщедушного, более со страху, чем сознательно, барабаня по его плечам. Он барабанил и приговаривал: «Товарищ! Товарищ!» — даже в этой ситуации взывая к разуму противника.
— Тамбовский волк вам товарищ! — был ему ответ.
Это был уже ответ не Нур-Камидата, а племянника-головореза, который, естественно, заторопился и появился из укрытия, когда ученые решились на непосредственный контакт с его любимым тщедушным дяхозом.
Игорек встал. Серпантин же мгновенно принял соответствующую оборонительную стойку карате-до. На это племянник отреагировал не менее воинственной боевой позицией: в руке у него сверкнули ненавистные мирным исследователям семь его братьев.
* * *
Сложные чувства обуревали Анну Махазовну. Человек, которого она, как ей казалось, совершенно забыла, вызвал в ее душе столько воспоминаний! Хотя она отлично понимала: то, что случилось, — не случиться не могло. О племяннике-головорезе у Анны Махазовны также были самые приятные воспоминания. Он еще тогда, в тот памятный день свидания, показал такую преданность родственнику, такую застенчивость и деликатность!
Но Серпантин — ее муж, отец ее девочки. Ее соратник и друг, в конце концов. Так что — сомнения прочь!
И она, подкравшись сзади, изо всех сил ударила племянникаголовореза корягой по голове. Коряга разлетелась на куски, головорез зашатался, однако не упал и не выронил семерых братьев. Но удар был не напрасным, потому что Серпантин немедленно воспользовался нокдауном противника, и в следующий миг племянник испытал на себе силу его маваши.
Маваши получился правильный, в высшей степени удачный для начинающего каратеки, обладателя пока еще коричневого пояса. Если бы он был выполнен на татами, то сэнсэй остался бы доволен. Удар сбил племянника с ног. Но, падая, он скатился под откос и приземлился уже в нескольких шагах от места поединка. А семеро братьев, преданные ему, как бывают преданы настоящие семь братьев от плоти, так и не выпали у него из рук.
