Страстность, с которой его друг произнес это, несколько смутила Игоря Павловича. Он перестал смеяться и внимательно посмотрел на коллегу.
— Ермолай! Ты знаешь, как я тебя уважаю! — воскликнул он. — Не сердись, но наука есть наука. Проклятые факты, куда от них деться!
— Неандерталец существует! — повторил Ермолай, и тут от раздражения вспотели стекла его знаменитых в Сухуме пенсне. Он полез за платком. Вместе с платком на свет явились: пара-тройка мятых рублевок, несколько поистрепавшихся в кармане бумаг — от очередного приглашения в какой-то европейский университет (коих у него было немало, становясь лишь поводами для шуток, потому что Ермолая так ни разу за кордон и не выпустили) до письма Вячеслава Всеволодовича Иванова. Продолжая спорить, коллеги кинулись подбирать бумажки: настигнув бумажку, коллеги прихлопывали ее к асфальту, как таракана.
— И существует его наскальная живопись! — провозгласил Ермолай, стоя на четвереньках с пойманной бумагой.
— Это уже интересно, — согласился Игорь, стоя напротив в той же позиции и дыша ему в лицо. — Какой эпохи? Какова сохранность?
Обыватели Диоскурии — так именовался Сухум при древних греках, чьи традиции тут никогда не прерывались, — с любопытством и пониманием глядели на двух представителей науки, которые вели спор в такой интересной позиции. Ведь еще Диоген сидел в бочке на базаре, и, когда к нему пришел сам Александр Македонис, предлагая квартиру в центре Афин, ученый ему сказал: «Не трожь моих чертежей!»
— Живопись выполнена на днях! — закричал Ермолай, вскакивая. — Звонили из Хуапа четверть часа назад!
— Надо же… — Игорь Павлович даже не торопился вставать, чтобы показать, насколько он остался равнодушным к новости.
— Ты смотри, Игорек! — Ермолай протер стекла очков, и они засверкали у него на носу. — Мушни и Руслан общались с настоящими неандертальцами! Особь женского пола уже находится в селе. Обладающая речью! Членораздельной речью! То есть вообще-то неандертальцы говорят, только она немая.
— Общаются, стало быть, телепатически? — спросил Игорек с уничижающей иронией.
— Просто она немая, — стал запутываться Ермолай. — Ее зовут Hawa!
Игорек встал, вздохнул и принял позицию врача, снисходительного к чудачествам пациента.
— Не надо так волноваться, все понятно: она бы говорила, кабы не была немой!
— Если я, положим, немой или ты, это не означает… не означает!
— Все понятно, — сказал Игорек, тоном своим призывая пациента считаться с тем, что у доктора еще много вызовов к больным.
Ермолай Кесугович, несмотря на внешнюю рассеянность, во всем, что касалось науки, бывал настолько обстоятелен, что доходило до анекдотических случаев. Вот, например. Однажды некий гость нашей солнечной Абхазии, выловив Ермолая во дворе музея около дольмена, спросил его напрямик, как звучит по-абхазски то, что в русской литературной речи называют «прелести», очевидно, ошибочно употребляя множественное число. И хотя гость спрашивал его не как ученого, а как первого, кто попался ему под руку, когда тот самый отдыхающий, каким-то образом отстав от группы, забрел в музей один, как отбившийся от отары барашек, — тем не менее Ермолай Кесугович сначала задумался, а потом кашлянул и сказал:
— Существует несколько синонимов для обозначения интересующего вас предмета, и все они имеют право на существование.
Вот и сейчас он все запутал упоминанием о немоте кремнячки, но сделал это из убеждения, что нельзя грешить против научной точности.
— Я туда отправляюсь сейчас же, чтобы ты знал, Игорек! — сердито выпалил Ермолай.
— Пусть меня убедят, — повторил Игорь Павлович и кашлянул. — А Мушни передай, как приедешь: «И ты, Брут!» — удаляясь, бросил он через плечо.
Ермолай смотрел ему вслед и сокрушался. Как мешают маловерие и скептицизм этому талантливейшему человеку!
Ему было обидно, что друг и коллега проигнорировал важную новость, и, вместо того, чтобы мчаться с ним в Хуап на всех парах…
* * *
Прибежав на работу, Игорь Павлович заперся в кабинете и схватился за телефон.
— Анна Махазовна? Мне, пожалуйста, Анну Махазовну! Аннушка! — он перешел на шепот и прикрыл трубку ладонью. — Возьми Серпантина и скорее ко мне! Как можно скорее, не то нас могут опередить! Не забудьте прихватить камеру и аэрозоль! Сеть у меня есть! Я жду вас!
Закончив разговор, Игорек положил трубку и как ни в чем не бывало вышел в коридор.
— Игорек, в шахматы будешь? — спросили его.
— Безусловно, — и Игорь Павлович зашел в соседний кабинет.
