Китовый ус - [94]
Хозяин спустился вниз к Ваське, погладил его, и тот потянулся мордой к руке, потому что не мог лечь на спину…
— Может, тебя только сильно ударило? Может, он цел у тебя и мы с тобой еще поохотимся? — спрашивал Хозяин, тихонько поглаживая Ваське спину, но когда ладонь дошла до ее середины, тот опять закричал. — Нет, перебит. Ну, милый, тогда потерпи. Какие же умные у тебя глаза, бедняга. Потерпи, осталось совсем немного. Одна капелька… Лежишь ты только неудобно, спиной, но ты повернешь ко мне голову, когда я посвищу так: «Фиу, фиу, фиу, фив-фи-фив!» Понял, понял меня, значит, повернешь голову… Пожалуйста, тебе же будет легче…
Хозяин отошел на несколько шагов, округлив губы, засвистал, Васька поднял голову, повернул ее, увидел поднимавшийся ствол ружья и не успел даже домыслить, что ему теперь не страшно, ведь теперь у него наконец есть настоящий Хозяин, как в него горячим клубком вошла смерть.
ОПТИМАЛЬНЫЙ ВАРИАНТ
В новой гостинице, типичном для НТР изделии из стекла и бетона, похожем ночью на какой-то гигантский пульт управления, только кое-где горели огни, когда Виктор Михайлович Балашов добрался до нее. Он жил здесь вторые сутки, все ему тут не нравилось — далеко от центра, далеко от завода, куда он приехал консультировать специалистов по внедрению автоматизированной системы управления, и готовили в гостиничном ресторане очень уж безвкусно, как-то пересолено, пережарено, переперчено. А у Балашова был гастрит, нажитый отчасти в студенческие годы, отчасти в первое время после развода с женой, которая ушла от него восемь лет назад. Собственно, об этом он никогда не жалел — холостяцкая жизнь, наряду с недостатками, имела кое-какие и преимущества — Балашов жил в свое удовольствие, купил однокомнатную квартиру в прекрасном кирпичном доме, в хорошем районе, защитил диссертацию, стал почти завлабом, то есть исполняющим обязанности заведующего лабораторией, причем перспективной, стоящей, как он сам любил повторять, на главной магистрали научно-технического прогресса, писал уже последнюю главу докторской диссертации, и по его точно выверенным расчетам будущей весной, точнее через полгода, у него будет достаточно денег на последнюю модель «Жигулей», ту, что с четырьмя фарами впереди, с полосами на боку. Всему этому он, естественно, радовался, особенно в минуты, когда задумывался о том, смог бы он достичь подобного, если бы не ушла жена, а пошли дети. Уж он-то насмотрелся, как сотрудники лаборатории приходили на работу невыспавшимися, измученными, замкнутыми, раздраженными — у них всегда дома что-то случалось: болели дети, ссорились они с женами или мужьями, добивались квартир, тратили уйму времени на быт, низвергающий на них новые и новые проблемы, и поэтому не писали вовремя статей, диссертаций, а порой и на работе отдыхали от домашних дел, круговорота явно ненаучных явлений. И когда сотрудники, в основном сотрудницы, подходили к нему и начинали говорить тем единственным, просяще-извиняющимся, но универсальным, вернее, унифицированным всеми тоном: «Виктор Михайлович…» — он, не дослушав до конца, зная, что им нужно отлучиться по личным делам, говорил «пожалуйста…». Самому Балашову по таким делам отпрашиваться с работы не приходилось ни разу в жизни — ему хватало времени зайти в магазин, взять заказ с продуктами, готовить дома на свой вкус, хватало на прачечную, на другие домашние заботы, на работу дома. Телефон в квартире оживал редко — друзей и приятелей он порастерял, к тому же они стали все какими-то пресными, неинтересными и посторонними для него людьми.
Каждый год он ездил на побережье Балтийского моря — оно ему нравилось больше, чем Черное, должно быть, больше соответствовало его характеру, мироощущению.
Правда, иногда дома было скучновато, слишком одиноко, и тогда он шел в ресторан или к кому-нибудь из старых знакомых.
Вот и сегодня, выбитый из привычной, накатанной житейской колеи, он вспомнил институтского приятеля, который жил в этом городе, узнал через адресный стол, где он живет, и отправился к нему. Приятель жил в странных каких-то домах, не в доме, а именно в домах, одинаково серых, соединенных между собой стеклянными коридорами-переходами, как потом выяснилось, в «домах коммуны», построенных в тридцатых годах каким-то очень забегающим вперед или в сторону архитектором. Приятеля дома не оказалось — соседи сказали, что они с женой и ребенком переехали на зиму к родителям. Балашов не стал оставлять записку — ее найдут лишь к весне, а поиски родителей приятеля по затратам времени и энергии превосходили ожидаемый эффект радости и удовольствия от встречи с ним самим. «Еще на работу будет проситься, по месту жительства видно, станет проситься», — подумал Балашов и отправился в ресторан, где просидел в углу, пока в зале не стали гасить свет, а затем взял такси и поехал в гостиницу.
Ему забронировали отдельный одноместный номер, так называемый полулюкс, а это значит, что в нем был телефон, два кресла и журнальный столик, письменный стол, настольная лампа, графин, пепельница и стаканы из какого-то синеватого стекла, шкаф с вешалками и даже одежной щеткой, кровать, естественно, и возле нее коврик. Сюда давали два полотенца — махровое и вафельное, имелся совмещенный санузел с укороченной ванной, в конструкции которой угадывались элементы космонавтского ложемента. Виктор Михайлович умылся на ночь, помыл ноги, разобрал постель и лег, думая, какими лютыми врагами устоявшегося образа жизни являются командировки — вот и сегодня не прогулялся перед сном, вместо этого сидел в облаке табачного дыма в ресторане. Будь он дома, в Москве, никогда бы не пошел в подобный трактир, а в командировке решился, и завтра день начнется не так… Он захватил с собой только эспандер, а дома есть гантели, хитроумно встроенная в нишу шведская стенка, есть даже велоэргометр, опять же наподобие космического, но только сконструированный им самим. Раньше Виктор Михайлович по утрам бегал по улице, предотвращая угрозу детренированности мышц, но там был нежелательный сопутствующий фактор — выхлопные газы, а на пятом этаже, которого, он добился не без труда, зная хорошо схему циркуляции воздуха в девятиэтажном доме, — в нижних этажах воздух преимущественно всасывается и выходит через верхние (а средними пренебрегает поток); так что с этой точки зрения пятый этаж был оптимальным. Теперь влияние сопутствующего фактора было минимальным, к тому же воздух в квартире у него кондиционировался и озонировался. Виктор Михайлович после разминки отправлялся в путь на своем велосипеде в семь десять утра, как хороший автобус без задержек и опозданий, со скоростью тридцать километров в час. Накрутив десять километров на счетчике, ровно в семь тридцать снимал ноги с педалей и слезал с седла, шел в ванную, принимал ее всегда с хвойным экстрактом. В квартире у него много было передового и удобного — записная книжка велась на перфокартах с краевой перфорацией, для них был и селектор — приспособление, с помощью которого из всего так называемого массива перфокарт легко выпадали требующиеся, материалы к диссертации и статьям учитывал на суперпозиционных картах, тоже с краевой перфорацией. Для кухни он, будучи не раз за рубежом, достал некоторое оборудование, и теперь у него была газовая плита с пьезоэлементами — они зажигали газ, стоило только немного открыть его, с высокочастотной духовкой — курица в ней жарилась за несколько минут, стеклянная утятница же, куда она помещалась, не успевала за это время даже нагреться. Имелись у него и герметические кастрюли, тоже убыстряющие приготовление пищи, пылесос — и тот был необычный: из него не надо было вытряхивать пыль, она в нем спрессовывалась в круглые брикеты, размером чуть поменьше хоккейной шайбы…
