Китовый ус - [92]

Дружил еще Васька с преферансистами — те почти все время сидели на пляже, лишь временами меняясь местами, чтобы не загорать одним и тем же боком, и всегда твердили одно и то же: пуля или пулька, вист, пас, мизер… Если их оставалось всего двое, они неизменно говорили: давай играть, третьим будет Васька, и предлагали ему, давай, мол, Васька, пульку распишем…

— Ну, Васька, ты даешь! — восклицали они. — Пять козырей собрал, а? Да все в пулю, собака, себе пишет в пулю, а мы взлетаем в гору! Как играет! Девятерную объявляет и возьмет, ведь возьмет, собачья душа!.. Эх, Васька, знал бы ты, что в прикупе, дачу в Сочах купил бы!.. С будкой дачу… Вистуешь, Васька… Да, брат, с тобой, оказывается, в темную нельзя играть, нельзя… Под игрока, Васька, ходят с семака…

Васька млел от восторга — ведь они ежеминутно обращались к нему, хвалили его или дружелюбно поругивали. И это было самым важным для него — они нуждались в нем. Но Васька не знал, что в преферанс играют вчетвером или втроем, вдвоем же расписывают пульку совсем уж от зверского безделья, и берется тогда третий игрок совершенно условный, а его картами играют по очереди. Третьим мог быть кто угодно — Цезарь или Чингачгук, Онегин или Тарас Бульба. Но в данном случае брался он, Васька, так было предметнее, нагляднее и веселее. Не знал Васька, что и в его отсутствие они играли с ним, называя свое занятие «играть с Васькой»…

Теперь он был уже почти взрослой собакой, даже преждевременно повзрослевшей в тоске по Хозяину. Инстинкт велел ему жить среди людей, велел найти себе Хозяина, но странное дело, никто не понимал из них, что он должен быть чьим-то, кому бы служил он верой и правдой. У него ничего своего не было, что он мог охранять хотя бы от других собак. Была лишь ящик-будка, но и ту во время весеннего субботника убрали вместе с другим мусором.. Неужели, размышлял Васька, и море это, и земля, и небо, и дома отдыха, и люди ничьи? Ведь если он, Васька, есть, он должен быть чей-то, должен…

На Ваську нахлынула такая тоска по Хозяину, что он приподнялся на передних лапах, поднял морду и, клацая, как в ознобе, зубами, завыл: «Уууу… Уууу…»

В своих снах он часто видел Хозяина. Это был молодой, сильный мужчина, похожий на Евгения Юрьевича, настоящий охотник. Васька ходил с ним в заснеженные поля и леса на охоту. Он никогда въявь не видел снега, но во снах видел густые ели с шапками снега, цепочки лисьих следов в полях, знал, как выглядит заячий след, как пахнет волк или медведь, знал, как следует гнать зверя к Хозяину, хотя его никто и никогда этому не учил…

Наконец корабль показался из-за мыса. Васька подошел совсем близко к воде и, поджидая его, помахивал приветственно хвостом. Корабль, мягко ткнувшись носом в гальку, поднял волну. Бросили трап: Евгений Юрьевич, сияющий и счастливый, поддерживал под руку красавицу Эру, когда она спускалась вниз, и было ясно, что на прогулке они еще больше сдружились. Она смеялась и показывала зубы — странные все-таки существа эти люди, подумалось Ваське. Когда им весело, они почему-то показывают зубы.

— Васька, хочешь конфету? — спросила какая-то женщина и, сняв бумажную обертку, протянула на ладони шоколадный батончик.

Васька захотел. Съел без удовольствия — вожак и его подруга хотя бы взглянули на него, но были слишком заняты собой. Васька стоял на берегу, пока не сошли все отдыхающие, смотрел в спину Евгению Юрьевичу, надеясь, что тот хотя бы случайно обернется назад. Но он не обернулся, и Ваське ничего не оставалось, как поплестись за всеми на полдник. Нет, Васька решительно ничего не понимал: ведь утром он показал Евгению Юрьевичу, что признает его за своего вожака и Хозяина, так почему же тот не признает его за своего? Как будто нет никакого Васьки в его стае, пусть он самый младший в ней, но ведь он есть, есть…

После ужина Васька пошел вслед за Евгением Юрьевичем и красавицей Эрой вначале к ближнему ресторану, на берегу озера, откуда до полуночи всегда доносилась такая громкая и жутковатая музыка, настолько взвинчивающая его, что ему, добродушному, незлобивому псу, хотелось кусаться. Это было заведение не для вожака, надо было слишком не уважать себя, чтобы находить удовольствие в такой музыке, наслаждаться блюдами, приготовленными в смрадной кухне, которая и остыв распространяла такие запахи, от которых легко можно потерять нюх.

Евгений Юрьевич правильно сделал, покинув ресторан через несколько минут. Васька, как всегда, встретил его усиленной работой хвоста, обрадованно засеменил лапами, еле сдерживал желание броситься вожаку на грудь.

— Васька, ты опять здесь? — спросил Евгений Юрьевич.

Васька снова лег на спину, напоминая, что признает Евгения Юрьевича за вожака. Может быть, он уже забыл об этом…

Евгений Юрьевич предложил спутнице пойти в ресторан на окраине поселка, там получше готовят и не так остервенело играют. Они пошли по обочине шоссе, то и дело прижимаясь к кювету, — мимо с шумом и ревом, с включенными фарами проносились автомобили, обдавая их горьковатой и горячей бензиновой гарью. Когда машин не было, вожак и его подруга останавливались и целовались, а Васька целомудренно застывал в отдалении. Красавица Эра вела себя так, словно ей совсем не хотелось целоваться, и старалась ускользнуть из объятий. Потом ей, вероятно, действительно наскучила эта игра, и она сказала Евгению Юрьевичу со смехом: