Китовый ус - [112]

Она поднялась по ступенькам, повернулась к Грахову и призналась:

— Господи, как не хочется ехать. В час буду дома, в четыре надо подниматься, искать такси…

— Оставайтесь здесь.

— Сидеть в зале ожидания? — спросила она, неуверенно помолчала, вероятно, неуместная улыбка Грахова насторожила ее, но она не поверила своему впечатлению и сказала: — А впрочем, как скажете, так и сделаю. Ехать или не ехать?

— Зачем вы взваливаете на меня такую ответственность, — Грахов с непроизвольной, но постыдной поспешностью уклонился от прямого ответа, а она после этого явно настроилась ехать, прошла немного в глубь салона, но остановилась, простила ему такую умелость и, словно зная, что он в душе не такой, совсем уж открылась и доверилась в последний момент:

— Быстрее решайте — вон идет водитель. Так ехать или не ехать?

Грахов увидел мужчину с бумажкой в руке. Должно быть, с путевым листом. Водитель торопился — последний рейс, после него домой…

— Выходите из автобуса, — сказал Грахов.

Считанные секунды, пока водитель садился на свое место, сомнение не отпускало ее, но оно было совсем слабым, совсем несущественным, и она подала Грахову чемодан.

4

Руслан и Валентина жили в кооперативном доме недалеко от метро «Сокол». Грахов доехал на троллейбусе до аэровокзала, поднялся на второй этаж в ресторан и купил бутылку шампанского — идти бедным родственником к Аюповым не стоило. Впрочем, кого Руслан любил, может, одну Валентину, да и то — вопрос.

Возвращаясь из ресторана, Грахов приостановился возле расписания самолетов. На двадцать один час с минутами он опоздал, самолет вылетел из Домодедова, а вот из Быкова отправляется в ноль часов пятьдесят минут. Тот самый, наверно, подумал Грахов, который идет в шесть утра из Уфы.

«А без дураков, взять билет на ноль пятьдесят, прийти утром к проходной завода, позвонить в техотдел — она не собиралась переходить на другую работу. Она до сих пор ждет телефонного звонка. Ведь ждет!» — эта мысль как током пронзила Грахова — он никогда не задумывался над тем, что она может ждать, совершенно бессмысленно и безнадежно.

Нет, если лететь, то завтра, после суда, успокоил себя Грахов, а поскольку это было оправдание собственной нерешительности, уловкой своего рода, тут же шевельнулось сомнение: не полетишь ни завтра, ни послезавтра, разве что случайно когда-нибудь придется снова попасть в Уфу. За несколько лет не собрался поехать, и она не откликнулась, правда, и не собиралась напоминать о себе. Когда они прощались, она говорила: «Приеду, извини, лишь когда ты умрешь. Живи сто лет, Алеша, но знай, если переживу тебя, клянусь, я почувствую, когда тебя не станет…» Она не шутила, плакала тогда в самолете, в самом углу салона, куда они забились…

Грахов покинул аэровокзал. Он был совсем недалеко от того, чтобы взять билет. Его удержало только сознание несвоевременности такого шага, то, что вспомнил ее, когда ему стало трудно. Конечно, он нужен ей не только удачливым, везучим и счастливым, она, если ждет его, то таким, каков он есть. Это не Антонина, у которой муж должен быть обязательно и во всех отношениях счастливым, потому что главное в жизни для нее и мерило всего сущего — удобство, комфорт. Хотя не только ее, Антонины, вина в том, что удобство из средства достижения того же счастья, черт побери, стало самой целью — такому в городской сутолоке, в раздражающей скученности людей, в муках особых рождаться не надо. Только Антонина должна была бы помнить, что тут всего лишь соблазн, не такой уж в наше время труднодостижимый, что тут подмена понятий, вызывающая непременно другие подмены. Прежде всего словно искажается генетический код жизни, и тогда связи и знакомства, основанные на выгоде, вполне можно называть дружбой, наглость — смелостью, беспринципность — широтой взглядов, подлость же — принципиальностью, похоть — любовью, изворотливость и умелость — талантом, эгоизм и себялюбие — чувством собственного достоинства.

Несколько лет назад, примерно за год до командировки в Уфу, Грахова прямо-таки потрясли кое-какие открытия в характере жены. Как-то в воскресенье, часов в одиннадцать вечера, Грахова увезли на «скорой» в больницу. До этого он мучился весь день, рези в животе были нестерпимыми, но врача вызвал лишь тогда, когда почувствовал себя совершенно плохо. У него уже началось воспаление брюшины и затем после операции держалась температура почти месяц.

Антонина была не за границей, дома, и когда его выписали из больницы, он попросил ее купить минеральной воды и лимонов — и врач советовал, и жажда жгла. Три дня он ей напоминал о своей просьбе, а на четвертый поднялся с постели, оделся потеплее и пошел в магазин. По пути туда надо было проходить мимо детского сада Алешки, и как только Грахов добрался до него, к нему вышла Вера Николаевна, заставила вернуться домой.

«Вы как маленький, ей-богу, — говорила она, ведя его под руку. — Скользко же, Алексей Степанович, а вы идете согнувшись в три погибели. А вдруг поскользнетесь, упадете, швы разойдутся. И мокрый весь, как мышь, вам для полного счастья только воспаления легких не хватает. Не беспокойтесь, в магазин схожу, принесу воды и лимонов. Только, Алексей Степанович, меня не выдавайте».