Карты и сновидения - [25]

— Не говорят «ладно», — отрывисто сказала Ирина с порога, — правильно говорить «хорошо». Тоже мне, писатель.

И хлопнула дверями своей квартиры. Стоя в темной прихожей, усмехнулась с виноватым раздражением. Нужно будет извиниться. Нестрашно, Тоня простит, она ее характер знает. Но вот самой от себя противно. Только что договорилась считать Тоню не безвредной сумасшедшей, а просто — совсем другим человеком, имеющим право на быть такой, не похожей на Ирку, полное право. А чуть против шерсти и все вернулось. Нехорошо.

— Неладно, — пробормотала Ирина, унося атлас в кухню, сейчас бледно-сумрачную, весь свет остался с другой стороны, где спальня.

Стараясь не думать о том, как задета она молчанием мальчика (скажите пожалуйста, от горшка два вершка, а выпендривается, вроде я ему подружка), положила атлас на прохладный стол, разгладила ладонью, всматриваясь в неровные линии. Сахарница мешала, и она отодвинула ее на самый край. Вот тут. Где выросла нарисованная башня, она перекрывала Вадиковы почеркушки. Мрачные клубы фиолетовых спиралей, комков, желтые прочерки, белые незакрашенные силуэты. Похожие на крошечных человечков с раскинутыми ручками. А сперва подумала, птичек рисует.

Ирина одернула себя, возвращая внимание к атласу. Выкинула из головы мысли о детском рисунке. И хмурясь, стала всматриваться в чернильные и фломастерные линии. И в зыбкий карандашный силуэт.

Пожала плечами. Закрыла потрепанные листы и в комнате сунула атлас в ящик просто так, не расправляя завернутого края.

Прошлое должно оставаться прошлым. Тем более — детские размалевки, сделанные от скуки на уроке географии сколько там? Лет двадцать пять тому назад.

Ночью ей приснилась та самая башня. Яркая, до рези в глазах, на угрожающем черно-фиолетовом фоне. Парила в густой пустоте, содержащей в себе молнии, белые облачные вспышки в их ослепительно желтом свете, а еще — черные провалы, пугающие геометрической правильностью — квадраты, прямоугольники узкие, как бездонные щели, круги, как черные колодцы куда-то. Еще были там косматые разноцветные нечты, непонятной формы, с резкими, неправильными до зубной боли движениями. И между ними — крошечные точки, серебряные до блистающей белизны.

Ирина нагнула голову, приближая к чужому небу свое огромное внимательное лицо, сведенное в напряженную гримасу непонимания. Моргнула, отмахиваясь рукой, когда одна из точек метнулась к глазам, на миг превращаясь в человеческий силуэт с острым треугольником на загривке.

И проснулась, садясь в постели. Машинально скрестила руки, стаскивая майку, пропотевшую на спине. Бросила ее на пол и снова легла, почему-то боясь повернуться к окну, где обязана стоять обычная земная ночь, с невидимыми за шторами и облачной пеленой звездами. Ах, да, еще их затмевают фонари, и чтоб увидеть, как помигивают, бледные, городские, нужно уйти в парк, на самый обрыв.

А вдруг там за окном, если повернуться, в неплотно задернутые шторы посмотрит на нее чернильная пустота, полная чуждых сущностей и предметов?

— Фигня какая, — с вызовом прошептала Ирина и зажмурилась, задышала мерно, отсчитывая вдохи и выдохи. Вдо-хи. И вы-до-хи…

А поздним утром следующего дня она ехала в маленьком автобусе, разглядывая через запыленное стекло далекую полоску синей воды за лежащей плашмя степью. В голове все еще звучал Гошкин голос, не слова, интонации. Сначала оживленно-радостный, когда Ирина спросила, можно ли ей уехать на пару дней, а Гоша немедленно собрался составить компанию. Потом недоверчивый, перебивал ее уточняющими вопросами (как это сама, не, ну, у меня как раз маза, пока нет соревнований…). А после холодный обиженный, когда наконец твердо отказала и не захотела сказать, куда именно уезжает.

Вспоминать сказанные им слова она не хотела. Гоша всегда получал, что хотел, а если встречал сопротивление, становился злым и капризным, как балованный ребенок. После просил прощения. Но при этом так умудрялся помотать Ирине нервы, что обычно она находила решение, которое устраивало обоих. В этот раз он скрутил свою гордость и даже сам предложил.

— Ну давай, я попозже подъеду? Обратно вместе.

По интонациям она понимала, предлагает уже не потому что хочет, а, чтобы добиться своего, идет на принцип. Дурацкие у тебя, мил Георгий, принципы, вздохнула она, предвидя, что, узнав, куда едет, он явится к вечеру того же дня. И не стала соглашаться.

— Много теряешь, Ируся, — закруглил пикировку Гоша, — мы с Аленькой давно на Южный берег собирались мотнуться…

— Удачной поездки, — вежливо пожелала она. И чтоб Гошка не бесился, покорно выслушала еще пару колкостей, оставляя за ним последнее слово.

* * *

Маленькая остановка посреди главной улицы поселка совсем не изменилась, разве что пыли на бетонных облезлых стенках стало побольше, а окна-витрины универсального магазинчика теперь закрывали цветные рекламные плакаты. Ирина отошла в сторону, чтоб автобус не запылил и ее, поколебалась и вошла в магазин. Все равно придется идти к родителям, понимала она, народу почти нет, в толпе не затеряешься. Летом можно было бы снять номер в отельчике, что стоят вдоль шоссе за пределами поселка, но все равно ей нужно переговорить с родителями Андрея.