— Не думай о секундах свысока… — бархатным голосом запел Кобзон, приглушенный закрытыми дверями.
Ленка вздохнула и встала с дивана, уселась за стол, раскладывая на нем тетрадь. Щелкнула кнопка, на пустые листы лег мягкий кружок света от лампы. Протянув руку, Ленка шевельнула штору, чтоб между полосатыми плоскостями прорезалась черная линия. Подумала, наверное, там, на улице виден совсем узкий кусочек комнаты, может быть, ее глаз и немножко светлых волос.
Представив себе это, снова тронула рукой штору, закрывая плотнее.
В спальне родителей заиграла бравурная заставка к программе «Время», и мама заходила по коридору, щелкая выключателями — туалет, ванная комната, кухня. Ленка скучно ждала, кусая кончик шариковой ручки.
— Лена? Ты идешь смотреть новости?
Мама заглянула, раскрывая дверь в комнату.
— Нет. Не хочу.
— Очень зря. И кино не стала. Что это с тобой?
— Три раза уже видела. Надоел.
— Ах, — Алла Дмитриевна прислонилась к дверному косяку, стягивая на талии пояс цветастого халата, — Штирлиц и вдруг надоел? А музыка, Лена, музыка какая! Не думай о секундах…
Ленка закатила глаза. Чиркнула ручкой в тетради.
— Мам, мне еще алгебру доделать.
— Делай, конечно, — в коридоре послышался бодрый голос диктора, и мама заторопилась, — ладно, началось. Могла бы и раньше доделать. И прибери ты свои патлы, Господи, видеть не могу!
Громко вздыхая, ушла, но дверь, как обычно, оставила открытой. Ленка подождала минуты две, встала, на цыпочках прошла к двери и тихонько закрыла. Чтоб не услышала мама, а то вернется, снова ее открывать. Выдвинула ящик стола, доставая из дальнего его конца тонкую тетрадочку. И положила поверх школьной. Открыла, листая густо исписанные страницы. И, опуская к листу голову, так что волосы свесились перепутанным домиком, стала быстро писать.
За белой крашеной дверью, на которой Ленка год назад нарисовала смешную мультяшную блондинку в сетчатых чулках и пронзительно-розовом платье, бормотались бодрые новости, и она знала, когда снова заиграет «Время, вперед!», мама выйдет в коридор, усядется боком на массивную подзеркальную тумбу и позвонит своей Ирочке, станет ей жаловаться на то, что скоро случится, и вообще на все. Пока она говорит по телефону, доставать не будет, и двери в ленкину комнату тоже открывать не будет.
…
— Лена! Лена, да сколько можно!
— Что? — Ленка дернула школьную тетрадку, бросая поверх исписанной, нацелила ручку и обернулась.
— Ты все еще делаешь свою алгебру? — мама подняла брови на блестящем лице, мизинцем вытерла уголок губ, где белели разводы крема, — уже одиннадцать почти!
— Как одиннадцать… — Ленка посмотрела на часики, что лежали рядом.
И правда, почти одиннадцать. А не заметила, кажется, только вот села.
Мама подошла, через ее голову осмотрела тетрадь с формулами. И возвращаясь, села на диван, сложила на коленях руки, тиская пальцы.
— Мне нужно с тобой поговорить. Серьезно.
Ленка повернулась и, повисая на спинке стула, кивнула серьезному блестящему лицу:
— Угу. Давай.
— Фу, какая ты грубиянка!
— Мам. Да что я сказала-то?
— Не что, а как. Как ты это сказала, слышала бы ты себя!
— Поговорить, мам, — напомнила Ленка.
— Да… — мама слегка растерянно оглянулась и вдруг всхлипнула, бережно прикладывая к нижним векам кончики пальцев.
Ленка вздохнула и подавила желание снова закатить глаза.
— Я совершенно, совершенно не понимаю, как это все будет! Через месяц приезжает папа. Уже через месяц. И сразу же следом приедет эта! Как я ее ненавижу! И что нам делать? Где она будет жить, где спать? В большой комнате? Там все наши вещи, шкаф. И вообще!
— Ну, пусть живет в маленькой, а вы с папой в большой.
— А как же… А кровать? Нам что, в гостиную волочить нашу кровать? Господи, какое горе!
— Мам, я правда, не знаю. Ты уже сто раз про это говорила. Ну, реши что-нибудь. Уже. И сделай. Я помогу.
— Что? Что сделать? — трагически воскликнула Алла Дмитриевна, снова сцепляя руки.
— Тогда не делай ничего. Еще два месяца почти. Папа приедет и подумаете. Куча времени. Может, еще что случится.
Алла Дмитриевна горько усмехнулась, поднимаясь с дивана.
— Да уж. Случится. У нас если и случается, то все не слава Богу. Ты вот просто убила меня. Съездила, называется, в спортивный лагерь.
Ленка все же закатила глаза, снова поворачиваясь к столу.
— Да! И что ты спину мне показываешь? Когда мать с тобой. О тебе! Да мне соседям в глаза стыдно. Тетя Римма вчера спрашивает, а что, Аллочка, твоя дочка в театральный собралась? Или в цирковое? А я стою! Не знаю, куда глаза. Девать!
— А ты обязана, что ли, ей говорить? — угрюмо отозвалась Ленка, — тоже мне, нашлась инспекторша.
— Причем тут ей? — возмутилась мама, — я о тебе сейчас. И хотя бы прибирала что ли, ну, косу какую заплети.
— Угу. И бантики.
— Это неприлично. Как… я и сказать не могу, ты как кто!
— Спокойной ночи, мам.
— Что?
Ленка повернулась, крепко держась за спинку стула белыми пальцами.
— Я сказала, спокойной ночи. Иди спать. И попей там своего корвалола.
— О-о-о, — ответила Алла Дмитриевна и вышла, коротко треснув дверью.
Ленка снова повисла на спинке стула, опуская руки, в одной — шариковая ручка.
