Карты и сновидения - [24]

— И так далее. Тому подобное…

Она потянулась, раскрыла школьный атлас с загнутыми от времени уголками страниц. Эта карта на развороте. И надписи. Неловкий старательный рисунок. Почему-то кажется ей, если поймет, что написано, то вспомнит, что упустила в человеке, который был рядом так долго. Хотя чаще из этого «рядом» был совсем далеко, на других сторонах земли. А может, она видела это нечто, которое маленький Андрей пытался нарисовать? Видела давно, может быть, как раз в этом атласе, он ведь лежит со всеми другими бумажками. И потому ей приснилась башня, о которой она поведала Тоне? Ах, Тоня. Ароматические палочки, камушки с рунами в замшевом мешочке, книги по эзотерике и популярной философии для скучающих домохозяек. Неловко трогательная замена обычному женскому счастью. Замена любви. Может быть, Иркина работа по улучшению живых тел, и своего тела тоже, — такая же замена? Получается, сердясь, подумала Ирина, все сводится к поискам и уловлению мужчины. А без него, значит, все фигня и замена. А вот нет!

Но если для меня «нет», значит и для Тони тоже. Придется из справедливости принять это. Тоня такая. А я такая же, только другая.

Ирина развеселилась. Эдак скоро она станет не другой, а такой же, как Тоня. Будет вертеть головой в поисках знаков, толковать сны и вдыхать дурманящий дым от коптящих палочек, купленных в магазинчике «Путь к себе»…

Через пару минут она стояла у соседской двери, нажимая кнопку звонка.

— Ирэночка! Как славно, заходи. Спасибо, что Вадика шуганула из парка, волнуюсь я, если он там один бродит.

Тоня пошла впереди, оглядываясь и спешно вытирая руки полотенцем. В кухне надсадно гудела центрифугой стиральная машина.

— Мне вообще-то с ним нужно. Поговорить.

Тоня остановилась, поворачиваясь. На бледном лице настороженное удивление меняло черты.

Ирина рассмеялась, чтоб успокоить. Подняла открытый атлас.

— Вот. Нашла у нас, в старых бумагах. Что нарисовано, не пойму, Андрей рисовал, в детстве. Подумала, ну, вдруг…

— Мальчики, — певуче сказала Тоня, осторожно беря тонкие страницы, — во все времена одинаковые, да? Слушай, как это здорово! Одно детство встретится с другим, одно давно кончилось, другое сейчас. Как раз. Происходит. Чудесный сюжет! Можно я напишу рассказ?

— Хоть роман, — разрешила Ирина, входя в знакомую теперь, захламленную комнату. А из нее следом за Тоней в крошечную комнатушку, где окно, узкая кровать, письменный стол и стеллаж с игрушками и книгами.

Глава 7

Тут было отчаянно светло. После темных драпировок в большой комнате у Ирины сами собой зажмуривались глаза, и через ресницы голова мальчика, склоненная над тетрадью, казалась осиянной солнечными лучами. Как стриженый одуванчик, подумала Ирина с нежностью, моргая, чтоб яснее видеть.

— Вадичка, — осторожно сказала Тоня, постукивая костяшками в деревянную притолоку, — извини, тетя Ирэна хотела тебя спросить.

Вадик не повернулся, еще ниже опустил голову и резче стал водить карандашом по темному от росчерков листу бумаги. Теперь Ирина разглядела — не тетрадь. Альбом, выпустивший чистый лист, не вырванный. Вернее, уже почти полностью разрисованный.

— Мы не будем мешать… — голос Тони притих, будто ее восьмилетний сын по меньшей мере министр в собственном кабинете.

Ирина ступила вперед, логично полагая, быстрее спросит, быстрее уйдет и не будет мешать художествам мальчика. Положила раскрытый атлас рядом с рисунком. И замялась, не зная, что говорить. Детский сад, ей-ей, подумала сердито.

Вадик продолжал раскрашивать фиолетовым карандашом круги и спирали, обводя белые маленькие силуэты и те становились все ярче в солнечных бликах.

— Тут написано. Видишь? Я подумала, а вдруг ты прочитаешь… Ну, в общем…

Она оглянулась на Тоню и быстро добавила, маясь нелепостью и нелогичностью ситуации:

— Ладно. Я пойду. Извини, что помешала. Рисовать.

Хотела взять атлас, но Вадик прижал край бумаги ладошкой. Посмотрел снизу, выжидательно, положив на стол руку с зажатым в пальцах карандашом. Но промолчал.

Ирина захотела с силой выдернуть несчастный атлас из-под детской ладони. Наорать на мальчика, да и на Тоню с ее выкрутасами заодно. И уйти, с оттяжкой хлопнув дверью. Но детское лицо было строгим, и брови медленно поднимались, добавляя к этой строгости каплю отчаяния, просьбу, почти мольбу. Вот уже и не каплю. Прикусив губу, он смотрел будто ждал, она должна что-то. Сказать. Или правильно посмотреть.

Ирина смотрела в ответ. Потом улыбнулась и мягко потянула со стола атлас. Свернула в трубку. Быстро пошла в сумрак Тониной комнаты, обойдя и задевая локтем хозяйку, держа в памяти выражение лица мальчика. Бледненькое, несмотря на только что лето, лицо кривилось в материнской ночной гримаске: жалость, и — смирение. Ну что поделать, было написано светлыми поднятыми бровками и опущенными уголками рта, что поделать, если ты — вот такая…

«Убила бы», в сердцах выругалась Ирина любимой бабушкиной присказкой, «обоих, убила бы». И добавила уже от мамы, насмешливое, в детстве часто обращаемое к ней-девочке, «тоже мне»…

— Ирэночка. Ты не сердись, ладно? Возраст такой. Сложный. Я с ним поговорю. Такой всегда вежливый, а тут! Ты оставь картинки, а я покажу. Потом.