Избиение младенцев - [5]

Девушка была лет шестнадцати-семнадцати с бледным как мел лицом. На ней был белый мешковатый пуховик «аляска», который надежно скрывал всё, что было внутри него. Выглядела она напуганной, губки стиснуты, а глаза устремлены вниз перед собой. На ногах у нее были черные лосины, словно бы выросшие из нижнего отворота её пуховика, а также белые меховые полусапожки, напоминающие комнатные туфли. Наблюдая, как она на своих гибких тростинках-ножках плавно скользит через мертвый ландшафт и как капризно-обиженное выражение на её бледном личике придаёт ему какой-то особый шарм, я обнаруживаю, что это шевельнуло во мне нечто давно погребенное под кучей порошка шероховатых желто-белых крупинок. «А что если она просто пришла на медосмотр, – предположил я, – и всего-то. А может, у неё только возникло половое влечение или она задумалась об этом, а её мать решила предупредить последствия». Как бы там ни было, мне хотелось верить в эти мои версии. Взирая на эту девочку с её лёгкой изящной поступью и потупленным взором, наполненным смесью ужаса и надежды, мне совсем не хотелось думать об ожидающих её «процедурах».

Когда мать с дочерью приблизились к зданию клиники, толпа зомбоидов оживилась. Из моей позиции я не мог видеть фасад клиники и память о христофанах стала было уже стираться из моего усталого мозга, как вдруг они снова ворвались в картину событий – из-за угла клиники повылазили их плечи, головы и транспаранты, а особенно выделялся один из фанатов. Из общей толпы выделился некий силуэт, который мгновенно преобразился в здоровенного бородатого детину, фаната с лязгающими зубами и выпученными, словно сваренные вкрутую яйца, глазами. Выскочив прямо наперерез к девочке с матерью, он торпедой налетел на них, и мне было видно, как они отпрянули от него, а он в ярости запрокинул голову на плечи, после чего они нырнули за угол клиники, исчезнув из моего поля зрения.

Я был шокирован, подумав: «Это же беспредел!» И в то же время я убеждал себя: не стоит вовлекаться – сердиться, раздражаться или нервничать. «Сохраняй спокойствие» – вот чему учили нас в наркоклинике. И всё же я не мог противиться соблазну и, быстро затянувшись сигаретой, тихонько выскользнул в коридор, ведущий через всё здание туда, откуда мне будет доступен полный обзор входной двери клиники. Чуть ли не против воли я двигался по коридору, чувствуя, что мои ступни будто вагончики по рельсам игрушечной железной дороги несут меня вперёд. И тут вдруг, когда я не прошёл и половины пути, входная дверь открылась и из унылого пейзажа убывающего дня и голых стволов деревьев, явилась она вся в белом, а лицом ещё белее, чем её пуховик. Мы встретились взглядами. Не знаю, что она увидала в моих глазах – слабость, голод, страх, но знаю, что её взгляд был пронизан такой мукой и столь безмерной печалью, что мне тут же стало ясно: теперь я ни на миг не уймусь, пока я не узнаю причины этого.

В машине по пути домой Филип был так спокоен, что я стал задаваться вопросом, а не выписывает ли он сам себе каких-то таблеточек. Но при этом вёл он себя со мной сейчас как полный антипод тому бездушному чурбану, который сперва, забрав меня из аэропорта, поглядывал за тем, как я кушаю свиные биточки, как читаю книжки его детям и чищу зубы в гостевой ванной, а затем безжалостно швырнул меня в свою клинику как пушечное мясо. – Прости уж за этот беспредел утром, – сказал он, косясь на меня в жарком салоне автомобиля. – Я должен был предупредить тебя, но кто его знает, когда им приспичит выкинуть нечто подобное.

– То есть ты хочешь сказать, что сейчас уже получше, чем было раньше?

– Да не больно-то, – ответил он. – Просто обычно у нас тут ошивается только парочка из них, реально конченных отморозков. Ну а в полном составе, как ты наблюдал сегодня, банда этих ходячих жмуров, собирается лишь где-то раз в неделю, кроме тех случаев, когда все они отправляются на свои "кампании". Я даже не знаю, что там их возбуждает: смены погоды, приливы-отливы на озере или фазы Луны – но тогда они все вываливают на улицу, где устраивают массовые акции с уличными театрами, толпами детей школьного возраста и прочей фигнёй. То, что они вытворяют на этих сборищах – это форменное скотство: кидаются под колёса автомобилей, пристёгиваются наручниками к фасадным дверям зданий.

– А что менты? Разве нельзя получить какой-то приказ суда, запрещающий им приближаться к тебе?

Он лишь пожал плечами, подстраивая свою автомагнитолу на ... оперу – да, он слушал оперу, визгливый фальцет арии которой звучал в ночной тишине. Затем он снова обернулся ко мне, его руки в перчатках вцепились в руль. – А что менты? Они же сами на стороне движения «Про-лайф», а значит они не имеют ничего против того, чтобы этот сброд кошмарил моих пациентов, нарушая их гражданские права, и им наплевать даже на то, что женщинам, пришедшим к нам на обычный медосмотр, приходится продираться сквозь толпу. Для бизнеса это кошмар, поверь мне. Мало того, это даже опасно для жизни. И мне страшно, ведь это ж реальные шизоиды, которым ничего не стоит выстрелить в человека. Ты слышал о покушениях на врачей-гинекологов? О Джоне Бриттоне? Дэвиде Ганне? Джордже Тиллере?