Ищи себя, Громов - [5]

— Ты с ним подружился, не так ли?

— Почти. Сразу ведь невозможно.

— Да-да, — сказала она. — Конечно. Я только очень хочу, чтобы ты не расстраивался, что сразу подружиться невозможно.

Когда она это сказала, со мной вдруг что-то случилось: я вдруг запрыгал, забегал по квартире. «Что с тобой? Что с тобой?!» — кричала мама. «Ничего, ничего, я сейчас, я скоро!» — кричал я. «Что же с тобой?!» — кричала она. «Ерунда! — кричал я. — Я сейчас!» — и выскочил, хлопнув дверью, из квартиры на лестницу с белым листком бумаги. Я даже не помню, откуда он у меня в руке взялся.

Я помчался по лестнице наверх, на самый верх, на восьмой этаж, и только там остановился и отдышался. Сердце у меня прыгало, как ненормальное. Я открыл окно, и мне в лицо подул ветер, и небо было голубое-голубое и огромное, и я стоял высоко над землёй один, люди были совсем маленькие внизу, а ветер был тёплый, и я, торопясь, сложил из белой бумаги птичку, и размахнулся, и кинул её из окна в воздух.

Она не заковыляла в воздухе, не свалилась головой вниз, нет, она полетела плавными широкими кругами, медленно приближаясь к земле.

Вдруг я увидел внизу Зику, совсем маленькую сверху, и ещё какую-то девчонку — тоже очень маленькую, они шли, держась за руки и размахивая портфелями. Мне эта девчонка показалась знакомой, но я тут же подумал, что это ерунда, ведь у меня же нет знакомых, и как раз в этот момент не Зика, а эта девчонка увидела мою птичку и стала прыгать и хохотать. Птичка всё приближалась к ней, летела всё ниже и ниже, делая круги всё меньше и меньше…

Не знаю почему, но мне вдруг стало не по себе, оттого что птичку сразу будут лапать руками, прямо у меня на глазах, или — ещё хуже — Зика притащит её домой, и получится так, будто ничего и не было. Птичка уже летела совсем низко, только руку протянуть — и совсем рядом с этой девчонкой, она прыгнула вперёд, но промахнулась, птичка полетела дальше, снижаясь, но в этот момент — то ли ветер подул, то ли ещё что — я не понял и даже растерялся, — она вдруг подскочила вверх и понеслась, набирая высоту, в небо, и не кругами, а прямо, всё выше и выше и, наконец, взмахнув в последний раз белыми крылышками, исчезла в голубом небе.

7

На другое утро я почему-то первым делом вспомнил про вчерашнюю птичку. Я думал о ней всё утро — и пока молча завтракал, и пока шёл в школу, и в школе я о ней думал, когда сидел один в пустом классе на последней парте и ждал эту Рыбкину.

— Громов! Громов! — услышал я и увидел вдруг, что я в классе не один, а сзади стоит ещё какая-то девчонка. — Ты приготовил тряпку? А ведро? Я сейчас, погоди. — И она вылетела из класса.

Скоро она вернулась и принесла кучу тряпок, ведро с водой, швабру и здоровенную лейку — даже неясно было, как это она, такая букашка, всё это дотащила. Косички у неё торчали в разные стороны, а спина была узенькая-узенькая.

— Что мне нужно делать? — спросил я.

— Я подмету пол, — сказала она. — Потом будем вытирать парты, доску и поливать цветы.

Она была ничего себе, симпатичная, может быть, потому что швабра у неё в руках была огромная, а сама она как букашка — и я просто диву давался, как она ловко с ней обращается. Пол она сначала весь полила из лейки. Мне было стыдно, что я сижу и ничего не делаю.

— Давай я тоже, — сказал я.

— Тогда поливай пока цветы.

На втором окне в первом же горшке я увидел жука. Он сидел на земле, чёрный, кругленький, толстый, довольно большой, и что-то творил передними лапками. Вполне красивый жучище. Про лейку я забыл.

— Громов, Громов! — услышал я. — Что же ты не поливаешь?

Я повернул голову — она стояла рядом.

— Жук, — сказал я.

— Действительно, — сказала Рыбкина, вставая на цыпочки. — Жучок, жучочек!

— Как же теперь поливать, раз он тут сидит? — сказал я.

Рыбкина сказала:

— Я его перенесу в соседний горшок, а ты пока этот поливай.

Мы так и сделали. Потом, когда я принялся вытирать доску и парты, Рыбкина утащила из класса лейку и швабру, после — ведро и тряпки. Она вернулась, и делать нам больше было нечего. Она села за свою парту, а я за свою, я поглядел на неё, и она покраснела.

— Тебе нравится Кудя? — вдруг спросила она.

— Какой Кудя?

— Ну, Кудинов?

— Я не знаю, кто это, — сказал я.

Рыбкина сделала ужасно огромные глаза.

— Ты серьёзно? — спросила она.

— Вполне.

— Это же твой сосед по парте.

Она смотрела на меня, как на ненормального.

— А-а, — сказал я. — Сосед. Он вроде ничего.

— Он лучше всех в классе танцует, — сказала она. — А учится хуже всех. Круглый троечник и «двойки» бывают. Ты смотри осторожно с ним.

— А что такое? — сказал я. Мне не понравилось, что она ябедничает.

— Он знаешь что за человек? Выкинет на уроке какой-нибудь номер, а сам сидит как ни в чём не бывало и всегда влетает не ему, а соседу по парте. Я знаю, я с ним сидела в прошлом году.

«Она желает мне добра», — подумал я.

— А ты не знаешь, как эту девочку зовут? — спросил я. — Она от нас через класс учится.

— Какую девочку? — спросила Рыбкина. — Там много девочек.

— Ну, такая… красивая… симпатичная, — сказал я. — У неё ещё волосы вот так. — И я показал.

— Тебе нравится эта девочка? — спросила она.

— Она ничего себе, — сказал я.