Автобусы — это вещь. Папа говорит: «Возникают мысли о далёких странствиях и необозримых горизонтах».
Я, когда еду, иногда… тоже… о горизонтах.
Наша школа от меня две остановки. Мы с Федькой всегда пешком ходим. Сначала бежим до угла — кто быстрей, а потом уже спокойно, а тот, кто проиграет, кто последним прибежит, тот несёт портфель другого до самой школы. Если вы видите утром толстого человека с двумя портфелями — это Федька.
А когда мы опаздываем, — едем на автобусе, две остановки. У нас теперь автобус «без кондуктора». Сам себе билет отрываешь, а водитель сам остановки объявляет, без всякого кондуктора. У него в кабине возле головы такая штука висит — микрофон, и он в него говорит, а усилители усиляют. Получается громко и здорово.
Однажды мы с Федькой побежали до угла — кто быстрей, и я прибежал первым, потому что он вообще слон и ещё он упал. Я его долго ждал на углу, потом он подошёл, и я сказал:
— Вот тебе портфель, мой дорогой.
А он сказал:
— Фигос под нос.
А я говорю:
— Не совсем ясно, почему.
А он говорит:
— Было нечестно.
А я говорю:
— Тоже не совсем ясно.
А он говорит:
— Было скользко.
А я говорю:
— Ну и что же? Мне тоже было скользко.
А он говорит:
— А мне было скользее, я…
А я говорю:
— На.
А он говорит:
— Н-на! — и как бацнет мне по голове портфелем.
Потом мы оба упали в снег, а потом нас кто-то за воротники поднял из снега и сказал:
— Нарушение порядка — раз. Все дети давно в школе — два.
Мы тогда с Федькой немного повернулись, немного стукнулись носами и увидели милиционера.
Тогда Федька запыхтел, как слон, и ка-ак дёрнется от милиционера. Сам выдернулся и меня выдернул, потому что мы нечаянно сцепились крючками, которые на пальто, у воротника. И побежали скорей на автобус, чтобы в школу не опоздать, и Федька первый раз в жизни прибежал со мной наравне, потому что мы так крючками и не расцепились.
Потом мы расцепились, подошёл автобус, мы в него залезли — а кондуктора нет. Это во-первых.
Во-вторых, сидит дядька в очках и в шляпе.
В-третьих, кто-то поёт.
Федька сказал:
— Неужели кондуктор простудился?
В шляпе говорит:
— Это новое в нашей жизни — автобус без кондуктора.
Я сказал:
— Наконец-то и у нас. А кто это поёт?
Федька сказал:
— Плакать хочется, какая песня. Душещипнутельная.
В шляпе сказал:
— Это этот чёрт поёт. Водитель. Поёт уже пятую остановку. Остановки не объявляет. Я не знаю, где мне сходить.
Я говорю:
— Как поёт! Как поёт! И как ясно слышно!
Шляпа говорит:
— У него там, у чёрта, микрофон. А вон, видите, ящички — это динамики. Я инженер, мне это понятно. Но он в микрофон объявлять остановки не хочет. Он петь хочет. От кольца поёт.
— Ох и песня! — сказал Федька. — Хочется петь вместе с ним.
— Федька! — заорал я. — Сходить! И так одну остановку проехали. В школу ведь.
— А мне-то как быть! — сказала шляпа.
Но мы уже выскочили.
С тех пор я стал в школу только на автобусе ездить, на этом самом — «без кондуктора». Даже если Федьки не было, — всё равно ехал. Я даже одну остановку в другую сторону шёл, чтобы подольше послушать, как наш водитель поёт. Он всегда в одно и то же время ездил. Тем, кто знал, где сходить, очень нравилось, как он поёт, а остальным, кто не знал, — нет: он ведь остановку часто объявлять забывал. Многие ругались и говорили, что надо бы написать жалобу. Несколько раз так говорили, представляете?
Тогда мы с Федькой однажды пораньше поехали на кольцо и разыскали его.
— Здорово, — сказал я ему. — Это — я, а это — Федька.
Он вытер тряпкой руки и поздоровался с нами за руку.
— Чем могу быть?.. — сказал он.
— Они на тебя жалобу хотят написать, — сказал я. — За то, что ты поёшь, а остановки не объявляешь.
— Уже, — сказал он. — Уже пришли три жалобы.
— Ты пой куда-нибудь в сторону, — сказал я, — куда-нибудь влево. Чтобы не в микрофон.
— Мне вперёд смотреть надо, — сказал он.
— Ну тогда ты пой потише, — сказал я. — А мы будем поближе к тебе садиться.
— Нет, — сказал он. — Это я не могу. Песня есть песня. Кое-где её надо петь тихо, а в основном — громко.
— Ну, хорошо, ладно, — сказал я, — пой громко, но объявляй ты остановки.
— Сам бы рад, сам бы рад, — сказал он. — Но вы ведь заметили? Не всегда выходит. Трудно оторваться от песни.
Я сказал:
— Беда.
И Федька сказал:
— Вариантов нет.
— Ну, пора, — сказал водитель. — Пошли в машину. Вам куда?
— Нам до школы, — сказали мы.
И пока мы ехали, он всё пел грустную песню про какого-то водителя, про то, что дождь идёт, а ехать ещё тыщу километров и кругом ночь.
А потом наш водитель пропал. Я его месяца два не видел. Я по-всякому его искал, я даже одно целое воскресенье на остановке стоял и ждал его машину. Она долго не шла, потом пришла, и там сидел другой водитель и не пел.
А однажды весной мы с Федькой шли с баскетбола, и вдруг Федька как заорёт:
— Смотри кто!
Я смотрю — а это наш водитель, шикарный такой, в красной ковбойке и белых туфлях.
— Здорово! — закричал я и стал трясти ему руку. — Узнаёшь?
Он сначала сделал большие глаза, а потом заулыбался и стал тоже трясти нам руку, мне и Федьке.
— Ну как? — спросил он.
— Когда как, — сказал Федька. — Иногда, знаете, как скучно без вас ехать.
— Куда ты делся? — сказал я.