В боях и походах (воспоминания)

Издание дополненное и переработанное.

В подготовке издания принимал участие кандидат исторических наук А. И. Мельчин

Литературная запись ИГОРЯ ВСЕВОЛОЖСКОГО

Рисунки В. Щеглова

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»

Москва 1970

Широким ковром раскинулась Сальская степь. С трех сторон окружают ее водные рубежи. С востока — Каспий, с запада — тихий Дон, с юга — река Сал и горько-соленый Маныч. С севера в Сальскую степь ведет сухопутный коридор, протянувшийся между реками Волгой и Доном. Этот коридор как бы соединяет Сальскую степь со Средне-Русской равниной.

Я родился на хуторе Эльмута в полукочевой калмыцкой семье, бродившей со своей кибиткой по беспредельным Сальским степям.

Нарекли меня древним именем Ока. Имена оставались еще у нас старые, а фамилии были уже обрусевшие. Местный буддийский священник, гилюнг, записал, что 1 октября 1880 года у калмыка Хаби Хардагина появился младенец мужского пола.

Отцу приходилось жить с русскими. Им было трудно выговаривать имя Хаби. Стали русские звать его Иваном. А писарь, который приезжал раз в год для записи родившихся и умерших, узнал как-то, что фамилия Хардагин по-калмыцки значит «чёрный годовик».

— Ты Иван? — спросил писарь отца.

— Иван.

— Годовик?

— Годовик, — отвечал отец, плохо понимавший по-русски.

Писарь обмакнул перо в чернила и записал меня в книгу: «Родился Ока Иванов Городовиков».

Так я стал Городовиковым.

С раннего детства я полюбил степь, полюбил ее необозримый простор, ее своеобразную, неповторимую красоту. Из века в век весной и поздней осенью миллионы всевозможных птиц пролетают над Сальской степью. Некоторые из них оседают в камышовых зарослях по берегам рек Маныча и Сала, другие продолжают свой путь. Любил я наблюдать за перелетом. Над степью стоит сплошной гомон. Высоко-высоко треугольником летят журавли. Со скользящим свистом проносятся над самой кибиткой стаи уток, а повыше строгим строем тянутся вереницы гусей. Мелкими и шумными стайками летят кулики. Иногда в синем океане небес, медленно взмахивая белыми крыльями, проплывают лебеди. А выше всех, кажется, что под самым солнцем, парят степные беркуты. Они кружат в вышине, высматривая очередную жертву.

Любил я бродить по степи. В ее высоких травах важно расхаживают дрофы, напоминающие своим видом домашних индеек, прямо из-под ног вспархивают проворные стрепеты, целыми выводками бегают в траве куропатки.

Для кочевника степь — родной дом. С давних времен в Сальских степях кочевали калмыки. Когда-то, несколько сот лет тому назад, отделившись от монгольского ханства, они пришли в Сальские степи и приняли подданство Российской империи. «Калмак» по-монгольски — отделившийся. Слово «калмак» в русском произношении изменилось в «калмык» и так и осталось за этим кочующим народом.

Кочевники калмыки жили небольшими родовыми племенами. Пять-шесть кибиток, раскинутых у степного колодца или у какого-нибудь озерка, составляли хутор. Постоит такой хуторок из войлочных кибиток недели две, пока скот не съест подножный корм, и снова перекочевывает на другое место. Постоянные переезды делали жизнь кочевника тяжелой и безрадостной.

...Один за другим тянутся, побрякивая колокольчиками, навьюченные верблюды. Чего только не везет на себе это безответное животное! На спине верблюда — разобранные кибитки, узлы с домашними вещами, к бокам привязаны мешки, в которых сидят дети. Их загорелые, грязные от пыли лица выглядывают из мешков, дети с интересом наблюдают за всем, что происходит вокруг. За верблюдами тянутся брички со скарбом. А по степи, следом за караваном, не спеша передвигаются табуны лошадей, стада коров и овец.

Идет кочевье целый день под палящими лучами солнца. Когда же наступит вечер и огненный шар солнца опустится за горизонт, кочевники останавливаются на отдых.

Старейшина рода, выбрав место для ночлега, дает команду остановиться. Он полноправный хозяин, самый богатый человек в роду. Он правит всем родом и «помогает» беднякам в нужде. Его помощь обходится бедняку дорого. Если старейшина хоть раз «помог» несчастному в его беде, то бедняку уже никогда не расплатиться с долгом. Закон, установленный старейшинами, говорит — взял одного барана в долг, отдавай два. И это никого не возмущает. Никто не задумывается над этой несправедливостью. Так было при дедах и прадедах.

И вот старейшина махнул рукой. Кочевье останавливается, разгружаются верблюды, устанавливаются кибитки, разжигаются костры, варится любимый калмыцкий чай, приправленный сливочным маслом, лавровым листом и солью. Некоторые из кочевников готовят будан — болтанку из молока и муки. Зажиточные калмыки режут баранов и варят мясо. У костров хлопочут женщины и вертятся дети...

Жестоко эксплуатировали кочевников и калмыцкие попы (гилюнги). По закону каждый третий мальчик в семье предназначался для служения Будде. Таким образом, попов было великое множество, и трудовому народу приходилось всех их кормить. Существовал такой обычай: если умирал калмык, то в кибитку сейчас же являлись гилюнги и начинали молиться. Молитвы они читали на древнемонгольском языке, которого, кстати сказать, никто не знал, не знали его перевода и сами гилюнги. После чтения такой молитвы гилюнги, а их приходило трое или четверо, говорили присутствующим родственникам, что умерший находится при Будде и нуждается в коне, снаряжении и одежде и что он просит родственников передать ему все это через гилюнгов. Все полученное гилюнги присваивали себе. Таким образом попы одурачивали целые калмыцкие семьи, доводя их зачастую до полного разорения.