Hvalfanger / Китобой - [35]

— Мой хороший, тише…

От этой ласки, от этих слов ему лишь хуже. Слезная истерика грозится вступить в свои права окончательно. Растоптать.

— Ты мне нужна, — рычит он. Сильнее целует, — ты так мне сейчас нужна, Северная ночь…

Она смотрит на его лицо. Заплаканное, красное, но искаженное самым настоящим желанием. Переплетясь со страданием, оно делает Сигмундура совершенно необыкновенным… она никогда не видела такого его выражения.

— Милый мой, — женский голос срывается, шепот забирает себе все.

Целует. Сама.

Сдается.

Китобой, пользуясь моментом, опрокидывает их на кровать. Берислава вздрагивает, когда за спиной остается пустота, но быстро оказывается на груди Сигмундура. И он, не теряя времени, переворачивает ее на простыни. С напором, но и нежностью, страстно целует. Напитывается ей.

Немного не привыкшая к такому, девушка отвечает чуть более сдавленно, чуть медленнее чем обычно. Прикасается к нему осторожнее, нежнее. Но, кажется, вскоре понимает, что сейчас ему нужно совсем другое.

Сигмундур несдержанно стонет, когда руки Бериславы как следует обхватывают его тело, а их губы уверенно, твердо соединяются воедино.

— Господи… — шипит он, спуская боксеры. Задирает ее майку, целует, посасывает, щиплет грудь.

Девушка начинает изгибаться, что несказанно его заводит.

— Я не могу без тебя дышать, — сорванно, хрипло докладывает, забирая то, что и так ему принадлежит. С самого начала. Стаскивает с нее пижамные штаны, — все, ради чего… все, благодаря чему живу… Берислава…

Растерянная, но в то же время пораженная до глубины души, она трогает его явнее, прижимается — сама — крепче. И непослушными пальцами расправляется с презервативом.

Сигмундур входит в нее в обыкновенной, даже банальной позе. Нависая горой сверху, занавешивая от внешнего мира собственными черными волосами, темнее ночи, по животному громко стонет. Упивается происходящим.

Тесная, как всегда. Горячая. Идеальная.

Берислава одной рукой обхватывает его шею, второй гладит лицо. Сильнее, чем обычно, чтобы почувствовал, ощутил… но на самом деле, с первым же движением китобой замечает, что утирает его почти высохшие слезы.

— Сильнее…

Он исполняет просьбу. Движется яростнее, движется в своем ритме.

Хныкая, изгибаясь от удовольствия, Берислава энергично кивает. Подхватывает его бедрами.

— Моя… моя, моя, моя… — рыкает Сигмундур, вбиваясь все глубже. Не может этой невозможной ночью оторваться от ее лица. Каждую эмоцию, каждую морщинку, каждое, даже самое невесомое, самое ясное чувство… забирает.

От избытка удовольствия, адреналина кошмара, всей этой ситуации его трясет.

Девушка, сжав губы, почти не моргает. Ее дыхание явно не поспевает за ритмом.

— Давай, Берислава… давай, — почти молит он, хриплым и низким басом, с трудом сдерживая себя, — ну же… ну же…

Прикасается к груди, целует ее с проблеском своей страсти, рисует твердыми пальцами по телу, зарывается ими в волосы.

Она хнычет. Качает головой.

Приглушенно взревев, китобой к чертям откидывает простыни. Оставляет ее грудь, тело… опускается вниз. Ураганом.

Резко вынудив раздвинуть колени, устраивается между ними. И применяет все, что знает, делает все, что может, ощущая пульсацию внизу живота, чтобы помочь ей дойти до финиша. Его руки возвращаются на ее грудь, терзают соски.

Берислава вскрикивает, толком не понимая, хорошо ей или уже больно…

Но, стоит признать, доходит-таки до точки. Огненной, яркой и до безумия сильной.

Судорога, пронзающая все тело, доставляет просто немыслимое удовольствие. Превозносит.

Находясь на своей вершине, впервые за долгое время она словно сквозь сон наблюдает за Сигмундуром. Как он возвращается обратно, как входит в нее, как движется, громко рыча и постанывая, как напрягается перед решающим моментом…

Она не успевает помочь ему взлететь так же высоко, притронувшись в нужном месте или крепче сжав. Но последний вздох, как и всегда, сорвать успевает.

К нему, раскрасневшемуся, вспотевшему, с разметавшимися кудрями волос и пронзающими, истинно звериными глазами, вскидывается навстречу. Глубоко, как в последний раз, целует. Заволакивает собой.

Сигмундур, изливаясь, по-настоящему ревет. Тонет в этой пучине безудержного оргазма.

Берислава подмечает, держа его лицо в ладонях, лаская искусно вылепленные скулы, щеки с густой бородой, что никогда, никогда он еще так не содрогался. Никогда, как и она, подобного не испытывал.

Он переворачивается на спину, укладывает ее на себя. Все еще неровно дыша, крепко обнимает. Устраиваясь на широкой груди, девушка слушает, как исступленно стучит его сердце.

О холоде речи больше нет. Ему до безумия тепло. Ей же горячо.

— Звездная ночь… — басисто шепчет Сигмундур. Прикрывает глаза.

— Эти звезды — твоих рук дело, — она сдавленно улыбается. Нежно его целует. По всей длине шрама, — Сигмундур, я рядом. И я всегда буду.

Уголок его губ приподнимается.

— Я знаю…

Сколько длится это мгновенье неги после карнавала из страсти? Сколько отпущено на то, чтобы вернуться обратно на землю?

Берислава не знает. И, в принципе, не хочет знать.

Она уже почти засыпает, проникнувшись теплом и спокойствием ночи, как китобой вдруг говорит: