Фарсалия или поэма о гражданской войне - [6]

Кровли строений поджег, иль домов поколебленных стены

495 Им разрушеньем грозят. Несется толпа, обезумев,

Мчится по Риму бегом, как будто одна ей осталась

В бедах надежда — скорей родимые стены покинуть,

Так, когда яростный Австр у Сиртов Ливийских вздымает

Моря безмерную гладь, и крылатые мачты, ломаясь,

500 Тяжко грохочут, — в прибой кидается, судно бросая,

Кормчий, матросы за ним, и хотя еще целы закрепы

Дна и бортов корабля, но, волнуясь, кораблекрушенье

Каждый себе создает; вот так, столицу покинув,

Сами бегут на войну. Уже никого не удержат

505 Ни престарелый отец, ни жена своей скорбной мольбою,

Или же лары[103] отцов, кому о неверном спасеньи

Люди возносят мольбы; на пороге никто не замешкал,

Всякий уносится прочь, на город любимый, быть может,

Кинув последний взор; невозвратные катятся толпы!

510 Высшие блага легко вы даете, о боги, — но трудно

Вам этот дар защищать! Приют побежденных народов,

Многих семейств и племен, сей город, вместительный даже

Для человечества, — вдруг стал Цезарю легкой добычей,

Брошен трусливой толпой. Когда, окруженный врагами,

515 Рима отважный боец в чужих укрепляется странах,

Он нападений ночных избегает за валом ничтожным,

Или дерновый бугор, для защиты накиданный наспех,

Сон доставляет ему беспечный под кровом палатки;

Ты же, о Рим, опустел при одном только слухе о битвах;

520 Жители стенам твоим не доверили ночи единой!

Следует все же простить такую понятную робость:

Страшен Помпея уход. И чтоб никакая надежда

Трепетных душ не зажгла, в те дни были явные знаки

Судеб ужасных даны; предвестьями грозными боги

525 Всюду наполнили тут и сушу, и воздух, и море.

Людям во мраке ночном неизвестные звезды являлись,

Видели небо в огне и наклонно летящее пламя

Факелов в тверди пустой, и комету зловредную, страшно

Космами гривы своей земным грозящую царствам.

530 Частые молний огни сверкали в обманной лазури,

Всюду в эфире густом разновидный огонь появлялся:

То копья полоса, то лампада с разлитым сияньем

С неба блистали. Без туч молчаливые вспышки зарницы

С севера мчали свой блеск, поражали столицу латинов[104],

535 И озарявшие встарь лишь пустынное время ночное,

Малые звезды теперь среди ясного дня загорались,

Феба же, сдвинув рога и всем диском своим отражая

Светлого брата лучи, внезапно свой лик омрачила

И погрузилась во тьму, покрытая тенью земною.

540 Даже Титан, главу вознеся на средину Олимпа,

Мрачною тьмою закрыл пылающий жар колесницы,

Сумрак навел и весь мир отчаяться в свете заставил:

Все племена говорят, когда вспять повернулося солнце.

Точно такую же ночь Фиестовы зрели Микены[105].

545 Лютый Вулкан отворил сицилийской Этны провалы,

Но не вознес в небеса свой пламень, с покатой вершины

Вылив огни на поля Гесперии; в безднах Харибды[106]

Черной бурлило тогда кровавое море, собаки[107]

Подняли жалобный лай. И, жертвенник Весты[108] покинув,

550 Пламя, давая понять, что праздник латинов[109] окончен,

Стало раздельным теперь и двойным языком поднялося,

Будто фиванский костер[110]. Земля на оси опустилась,

И погрузились во тьму, покрытые тенью земною

Альпы. Огромной волной залила гесперийскую Кальпу

555 И высочайший Атлас[111], моря всколыхнувши, Тефиса.

Слышали мы, что боги отцов слезу источали,

Ларов холодный пот[112] был свидетельством римских страданий,

Падали в храмах дары, зловещие птицы мрачили

День и, покинув леса, средь ночи дикие звери

560 Неустрашимы ничем, ложились на улицах Рима.

По-человечьи тогда языки бормотали животных,

Люди рождали детей безруких, чудовищных видом,

И ужасал свою мать ребенок, на свет появившись;

Кумской сибиллы[113] тогда носились в народе заклятья

565 Грозные. Славя богов и тряся окровавленной гривой,

Галлы и те, кем в бреду свирепая движет Беллона,[114]

Резали руки себе и пугали народ завываньем.

Стон поднимали глухой костями полные урны.

Слышался гул голосов и бряцанье оружия в чащах,

570 И земледел, пахавший поля за чертой городскою,

В ужасе прочь убегал, увидев поблизости призрак.

Возле стены городской Эриния[115] грозно кружила

И, потрясая сосной с горящей вершиной, шипела

Змеями черных волос: Эвменида[116] фиванку Агаву

575 Так же гнала и топор направила злого Ликурга[117],

Так был испуган Алкид по приказу враждебной Юноны[118]

Страшной Мегерой[119] тогда, когда он уже видел Плутона.

Трубы звучали, и ночь для чуткого слуха гудела

Криком когорт боевым. Посредине Марсова Поля

580 Людям являлись не раз и маны возникшие Суллы,

Риму вещавшие скорбь, а у хладной волны Аниена[120]

Марий, гробницы лишен, главу над землей приподнявши,

Пахарей видом своим обращал в торопливое бегство.

Вот и решили тогда призвать, по обычаям древним,

585 Тусских пророков[121]. Из них, старейший по возрасту, Аррунс

В Луке[122] покинутой жил; он знал движение молний,

Были понятны ему и внутренность теплая жертвы,

И предвещанье крыла летящей по воздуху птицы;

Прежде всего он велел чудовищ, рожденных природой

590 В темном смятении сил и без всякого семени, — тотчас

Жечь на зловещем огне, как плод нечестивого чрева.

Далее он приказал испуганным гражданам город

Весь обойти, а жрецам, очищающим жертвою стены —

Ибо им власть вручена священные таинства ведать, —

595 За рубежом пустырей пройти по далекому кругу.