Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [32]

В Мюнхене во Фрауэнкирхе я видел картину, которая меня поразила точностью формулировки образа мира, как его понимали раньше, когда верили в Бога: Христос снимает маску жизни с лица смерти, словно ее разоблачает. Правильное слово. Жизнь – лишь обман, иллюзия, и в мире верующих нет ничего, кроме культа смерти, которой они поклонялись две тысячи лет. Поразительно, но в распятии Христа никто не видел самого яркого воплощения иконографии политического убийства и его оправдания. Визуальный образ несправедливого, а точнее – преступного насилия над народным вождем, принесенным в жертву во имя спасения всего его народа или же группы им избранных от грядущего наказания для новой жизни как награды. Награда – вот ключевое слово: люди, как собаки, прекрасно подвергаются дрессуре и за «доброе» слово готовы служить, нужно только знать это самое «доброе» слово.

Оставалось придумать хотя бы одно, чтобы приручить или Парашку, или Калопрачкина: для первого я предложил слово «жертва», а для второго – слово «долг»; они должны были все время использовать их в речи и заставлять всех повторять эти слова вслед за ними. При этом Парашка к слову «жертва» должен был постоянно добавлять «отечество», а Калопрачкин к слову «долг» – «национальный».

По сути, я предложил им по частям концепцию Хомякова о репрезентации власти, только разделив ее надвое. Изначально она создавалась под конкретного человека и заключалась в том, что нужно уметь – именно уметь – врать с каменным лицом и иметь смелость уничтожать политических врагов, представляя это неизбежным очищением политической элиты от предателей и слабаков. Это как умение любого режима объявлять себя родиной: даже не умение, а право; когда ты не просто должен, а обязан решать, кого любишь больше, папу или маму, в то время как на самом деле у тебя вообще нет родителей, ты круглая сирота. Первая половина подошла Парашке, а вторую взял на вооружение Калопрачкин. Весь трюк заключался в том, что каждый из них владел лишь частью технологии контроля за разумом. Синергетический эффект достигался за счет количества людей, вовлеченных в камлание для массового изменения сознания во имя достижения поставленных ими целей.

Но Олеся не рассчитала, что такие люди, как эти двое, не умеют благодарить, а стараются избавиться от тех, кому они должны. Оба заказали нас (я это сразу узнал благодаря Посейдону), поместив заказ на наше устранение на сайте Perun-VKR, причем Парашка предлагал в два раза больше, чем Калопрачкин. Олеся мне не поверила, посчитав, что я просто не хочу покупать ей место телеведущей.

Я решил принять контрмеры. Для начала заказал наших убийц, при этом они должны были убить друг друга, а для надежности подрядил еще одного – прикончить оставшегося в живых. Как в Нью-Йорке, когда одних мафиози отстреливали другие мафиози. Судя по базе данных, все они были бывшими военными.

Когда я убедился, что прямая угроза миновала, и получил наглядные доказательства того, что номер три устранил убийц номер один и два, я решился на ответный ход, стравив между собой Парашку и Калопрачкина: у того и у другого были слабости, о которых знали все, – нужно только побольней ударить. Первый, член правительства и глава украинских патриотов, заботился о духовном здоровье нации, курируя больницы и лечебницы душевнобольных по всей стране, что прикрывало его страсть совокупляться с психически нездоровыми женщинами. Особенно ему нравились малолетки. Как говорил сам Парашка, его привлекал в них могучий животный магнетизм. И я его понимал как никто, ведь Олька, не обремененная интеллектом, была ничем не лучше безумных наложниц Парашки во время его инспекционных поездок и сводила меня с ума именно ненормальностью: ты понимаешь, что это неправильно, но не можешь и не хочешь остановиться. Второй, главный всеукраинский еврей, демонстративно много жертвовал на восстановление Стены Плача в Иерусалиме, построил самую большую синагогу в Европе в самом маленьком шахтерском городке и единственный в мире производил кошерное сало, которое продавал в своих центрах религиозного воспитания. Одновременно Калопрачкин финансировал все неонацистские группировки в стране и вербовал в них людей, чтобы отправлять их воевать на Ближний Восток; через неонацистов в Европе он сбывал наркотики, которые в качестве ответной поддержки получал из Пакистана; на деньги от наркотрафика финансировал акции исламских террористов против еврейских общин в Бельгии, Франции и Испании. Но все это было не слабыми сторонами его личности, а только бизнесом. Калопрачкин был сентиментален и жесток, обожал собственноручно мучить врагов перед тем, как их убьют, но, видимо, не отличался психопатией: жертв лично не убивал, даже не смотрел, как их кончают. Очень гордился единственным сыном, подающим надежды боксером, рассчитывая сделать его со временем чемпионом мира. Вероятно, именно ребенок был его ахиллесовой пятой, так же, как публичная репутация для Парашки.

В некотором смысле я жалел сына Калопрачкина: он же не виноват, что его отец такой, – но жалел не настолько, чтобы не тронуть. Поэтому первым убили именно сына. Убийство обставили так, что все следы вели к Парашке. По уликам на месте преступления следствие немедленно вышло на убийцу, одного из членов партии «Нокаут», входившей в собор Парашки. Документы в вещах убийцы ясно свидетельствовали о том, что заказчиком был член политсовета собора и близкий соратник Парашки оппозиционный журналист Макакашвили, а оплатили убийство со счетов одной из агрофирм Парашки (сделать это с помощью Посейдона не составило никакого труда). К тому же очень кстати объявились свидетели, которых я нанял на сайте Judas.com: они якобы слышали, как Макакашвили в кругу друзей обещал убить молодого Калопрачкина, чтобы отомстить его отцу за то, что он отнял у брата Макакашвили бизнес в Одессе (последнее – сущая правда: действительно отнял).