Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [30]

В нашей стране оставаться было небезопасно: права человека ничего не значили с самого начала девяностых, но теперь и деньги не помогали покупать личную неприкосновенность. Понадобилось найти страну, удобную для жизни, где меня никто бы не искал. Для начала я выехал в Казахстан, остановился в отеле на окраине Астаны под видом бизнес-консультанта, прожил там два месяца, тестируя программу, пока не решился попробовать сделать обрушение – атаковать крупный и особо опасный объект на Родине. По ряду обстоятельств я выбрал Саяно-Шушенскую ГЭС. В августе через Tor вошел в ее систему и организовал сбой в системе электронной безопасности. Турбина вышла из строя, машинный зал затопило, работа всей ГЭС остановилась. Погибли люди, авария нарушила электроснабжение целого региона. Я ликовал, глядя на испуганные лица чиновников, марионеток Хомякова, жующих горох пустых обещаний разобраться и наказать.

Виртуозность заключалась в том, что никто и ничего не мог доказать: следов проникновения не было, все выглядело как трагическое стечение обстоятельств. При этом я вычислил, где сейчас находится Протей Хомякова. Я совершенно не удивился, отыскав его в Праге, где, по всей видимости, обитал и сам Хомяков. После первого успеха я решил назвать своего червя Посейдоном, как древнегреческого колебателя земли, в ознаменование успешного разрушения крупнейшей на планете гидроэлектростанции.

Мощь, которой я владел, наделяла меня уверенностью, что я самый необыкновенный человек на Земле, кому все доступно и все дозволено: я мог украсть один миллиард долларов – и никто бы не заметил; мог организовать теракт в любом городе мира – и никто бы меня не остановил. Единственное, чего я не мог себе позволить, – чтобы сильные мира сего узнали о моем существовании.

Мои ожидания от аварии не оправдались: ни одного из друзей Хомякова не привлекли к ответственности, не отстранили от должности; по большому счету, я не достиг цели блэкаута, все списали на несчастный случай. Безадресность происходящего не дала усмотреть за ним чью-то злонамеренную волю, сознательное действие. С одной стороны, обидно, а с другой – мне на руку: можно начинать манипулировать человечеством.

Я почти два месяца сидел и боялся, пока не повторил попытку: сначала организовал блэкаут в Таджикистане, его быстро ликвидировали; затем в Бразилии, оставив без электричества четверть населения этой страны на два часа. Конечно, получилось не столь эффектно, как с Саяно-Шушенской ГЭС, но шуму эти акции в две тысячи девятом году наделали, я же убедился, что Посейдон неуязвим.

Наверняка кто-то осудит меня и решит, что мои поступки безнравственны, но я таких людей совершенно не понимаю. По мне, всякая нравственность – лишь словесная чепуха, которой люди объясняют свою слабость совершать подобное: вроде аргументов лисы из басни «Лиса и виноград». Недоступное мы объявляем не то что ненужным, а даже неприемлемым.

Однако вернемся к моим приключениям. Я решил перебраться из Астаны в Киев, поближе к Праге, чтобы вычислить, где находятся Аид и Олька: по мониторингу уровня D я не смог зафиксировать признаки ее мозговой активности, которые были частью деятельности Аида; поэтому мне не оставалось ничего другого, как только следить за Хомяковым. IP-адрес устройства, с которого выходил в Сеть Протей, располагался в Градчанах, недалеко от Пражского Града. Через камеры наружного наблюдения я видел особняк, куда приходил и откуда выходил Хомяков, но без Генкина. Значит, Генкина держали взаперти, опасаясь, что он сбежит или с ним что-нибудь случится, тогда власть над Протеем будет упущена.

Можно было отключить электричество во всем квартале и посмотреть на реакцию, но привлекать к себе внимание не входило в мои планы. К тому же, оказавшись в Киеве с неограниченным бюджетом (кредитка автоматически пополнялась со счетов наркоторговцев), я поскорей хотел забыть страшную русскую жизнь с ее приверженностью абстрактным идеям и презрением к своему телу, сменив ее на жизнь богатого плейбоя. Здесь я повстречал самого черта в юбке, полную противоположность Ольки, и звали черта Олеся. Раздвигая ее плоть, я сам себе дивился: зачем мне рисковать и бороться против каких-то масонов, когда вот она – сладость мира, источник вечной жизни, неупиваемая чаша, завораживающая свежестью безупречного тела.

Я прекрасно видел ее сущность, ясную и переменчивую, как весенняя погода в матери городов русских. Олеся до дрожи хотела рвать и брать все самое лучшее, как голодная волчица, ненасытная в ожидании мяса, стремилась с помощью дарованной ей природой красоты забраться на самый верх пирамиды потребления и наслаждаться своей исключительностью. Ее гремучая смесь животной тяги к удовольствиям и сучества меня развлекала и привносила в мою жизнь чуточку разнообразия: приходилось все время покупать Олесю, раз за разом повышая цену. Это как с модными писателями, у которых закончились настоящие идеи: чтобы оставаться востребованными, они выдумывают все более и более невероятные истории и характеры, дабы шокировать читателя чем-нибудь настолько ужасным, чего в обычной жизни просто не бывает.