Двойное проникновение (англ. double penetration) – дифаллусизм, разновидность секса втроем, на сленге поза получила название «сэндвич»; жанр половых извращений; характерное киноклише в порно, без которого не обходится ни один фильм категории ХХХ; изобретенный в порноиндустрии восьмидесятых символ сексуальной раскрепощенности; квинтэссенция любого порноискусства; порноклише; устойчивый мем на основе порноклише; порномем; техника взлома любой защиты с помощью троянского коня (вам дают возможность в кого-либо проникнуть, чтобы одновременно проникнуть в вас).
Порнография (порно) условно относится к суррогатному виду искусства, его функции: суггестивная (внушающая), компенсаторная (замена жизни и утешение); что-то непристойное, демонстративно вызывающее.
Мем (англ. meme) – единица культурной информации, способная размножаться, осознанно или неосознанно передающаяся от человека к человеку.
Порномем – единица табуированной культурной традицией сексуальной фантазии, способная видоизменять нравственные приоритеты личности; единица соблазна.
Рождением я во всем обязан отцу, который спланировал мое появление с завидной точностью. Матери я никогда не знал: меня выносила и родила за деньги украинская проститутка. Мой благословенный родитель никогда не называл ни имени, ни фамилии моей суррогатной мадонны, не упоминал, откуда она родом. Почему он это сделал, мне стало ясно лишь после его смерти, когда я разбирал оставшиеся бумаги: отец не верил в Бога и не хотел полагаться на слепой случай, поэтому все в жизни заранее планировал. Он был хорошим математиком, умел предсказывать будущее. Я в этом убедился, читая его прогнозы, которые обнаружил в архиве. Во всяком случае, отец предсказал с точностью до полугода распад СССР и сумел к нему подготовиться.
Мне было десять лет, когда страна, в которой я родился, перестала существовать, но это меня тогда мало волновало: я больше переживал за то, что мои одноклассники слушали «Яблоки на снегу» вместо Фредди Меркьюри и Kiss, взахлеб читал Булгакова и грезил о своей Маргарите, получая тройки по литературе и русскому языку. Мы жили с отцом вдвоем в трехкомнатной кооперативной квартире недалеко от метро «Профсоюзная», куда переехали незадолго до рокового девяносто второго года: квартиру эту он купил у еврейской семьи, выезжавшей на ПМЖ, за тридцать тысяч рублей. Стоит вспомнить, что тогда один доллар США стоил шестьдесят три копейки по официальному курсу и три рубля с рук. Для меня это было детством, а для всех остальных – временем перемен.
Я плохо понимал, что происходило вокруг, но уже чувствовал на собственной шкуре, насколько резче стали отношения людей между собой: мы так часто дрались после школы с гопниками, что трудно вспомнить дни, когда этого не происходило. В магазинах царила унылая пустота, и озлобленность народонаселения в многочисленных очередях за алкоголем часто заканчивалась потасовками. Когда агония коммунистического режима сменилась новогодним фарсом передачи власти от первого и последнего президента СССР новоявленному президенту России, отец грязно выругался и под бой кремлевских курантов впервые налил мне шампанского, заставив выпить за нас двоих в этом мире бушующем:
– Помни, сынок, в этой стране никому нельзя доверять, никому и ничему: особенно тому, что тебе говорят из зомбоящика люди, которые еще вчера боролись за победу во всем мире, а теперь записались в лагерь диссидентов и демократов. Они похоронили социализм, они же похоронят и капитализм. Как – еще не знаю, но они это сделают. Рассчитывай только на себя и свою интуицию.
Наверняка тогда то же самое говорили детям многие отцы, но я его словам не придал никакого значения, так как всей душою жаждал перемен и искренне им радовался.
Следующие шесть лет обучения в школе не сильно укрепили мой патриотизм. Учителя толком не знали, что нам преподавать: программы менялись каждый учебный год, об ужасах диктатуры пролетариата не писал разве что ленивый, а Ленин на уроках истории стал фигурой нарицательной. Так что к выпускному вечеру девяносто восьмого года я уже был законченным циником, но еще пока девственником, хотя уже и открыл для себя онанизм и петтинг.
Отцом я слегка тяготился, считая его недостаточно успешным для такого классного парня, как я. Он продолжал работать в малоизвестном НИИ, регулярно ходил на службу и даже пытался закончить докторскую диссертацию, но вовремя бросил, поняв всю бесцельность этого мероприятия, – в отличие от папиков моих друзей, сплошь коммерческих директоров собственных фирмочек-однодневок, продававших все, что только можно достать.
У этих ребят водились деньги, что давало им немалое преимущество в глазах школьных барышень, которых все тогда звали чиксами и биксами. На выпускном, когда мы наконец-то получили аттестаты зрелости и выслушали напутствия учителей, моя персона не пользовалась со стороны одноклассниц – теперь уже бывших – повышенным вниманием, все они под вездесущие «Как упоительны в России вечера» роились вокруг мажоров и богатеньких буратино. Это меня не сильно огорчило, так как отец через неделю сделал мне поистине царский подарок: отвел к знакомой проститутке, сорокалетней женщине, искушенной во всех аспектах греха, которая помогла мне узнать, что же это такое – любовь земная.
