Дети Розы - [52]

— Я уеду отсюда, — сказала она, — уеду с ребенком. А не с тобой. Только с ребенком. Это тебя устроит? Можешь посылать свою телеграмму. Но что толку? Алекс даже не узнает, что я тут ни при чем.

— Думаю, узнает, — сказал Тобайас. Он перегнулся через лестничные перила. — Не хватайся за свою пукалку, Лейси. Этим я мог бы уложить тебя куда быстрее.

— Будь я проклят, если это не доблестный капитан Ансел собственной персоной, — с издевкой сказал Лейси. — Поразительно: стоит человеку пострелять по голубям — и вот оно!

— Вообще-то, это служба в армии, — сказал Тобайас. — И я не шучу.

— И как долго ты там стоял?

Тобайас чуть прикрыл белесые глаза. Но его рука с пистолетом не дрогнула.

— Достаточно долго. Обещаю, что во французском суде у тебя шансов не будет.

— Ради Бога! Я вовсе не собирался причинить ей вред.

— Ну конечно. Если ты и впрямь собираешься остаться и объяснить свои действия, я с удовольствием сообщу суду и мое мнение на этот счет.

Ли сказала деревянным голосом:

— Я иду наверх, пропустите меня.

— Вам нельзя уехать, — Тобайас только что не кричал. — Я обещал Мендесу. Завтра он будет здесь. Дождитесь его.

Тут он вспомнил о Ляльке. И непростительно заколебался.

— Дайте мне пройти, — сказала Ли. — Вы не полиция. А я не совершила ничего противозаконного.

— Ради Бога, Ли, — сказал Тобайас, заступая ей дорогу. — Вы сошли с ума. Куда вы пойдете? И зачем? Вы ведь даже не хотели ребенка, помните? Поначалу. Что изменилось?

— Не ваше дело.

Лейси встал. Тобайас повернулся к нему.

— Да брось ты, кончай эту игру, — сказал Лейси. — Что ты сделаешь? Запрешь меня в библиотеке? Или в музыкальной комнате?

— Нет, конечно, — ответил Тобайас, сбавив тон. — Прошу меня извинить. Боюсь, я просигналил полиции. Понимаю, поступил не очень-то благородно. Но что сделано, то сделано. Они будут здесь с минуты на минуту.

Для «скорой помощи» ухабистая дорога — не самая подходящая. Алекс сидел рядом с Лялькой, закутанной в красное одеяло, и думал, почему в таких машинах нет задних окон. Он не мог видеть, где они едут и далеко ли до шато. Лялька была все еще под действием успокоительного. Время от времени, когда машину встряхивало, она слабо постанывала. Было жарко, но она придерживала одеяло под подбородком, словно оно ее защищало. Или скрывало.

Алексу хотелось курить. В Польше он снова закурил: там курили все, и противиться соблазну было трудно. Но еще сильнее он хотел приехать наконец в шато и узнать, что в нем происходит. Телефон там, как ему сообщили еще в аэропорту, вышел из строя. В это верилось с трудом.

Лялька пробормотала что-то, чего он не разобрал. Но, как ему показалось, понял: что-то по поводу завещания. Она написала его в Кракове, и все свое имущество оставляла сестре. Потом уже ей пришло в голову, не лучше ли было передать сестре все в дар inter vivos[61]. Не пришлось бы платить налог на наследство.

— Предоставь это Тобайасу, — сказал Алекс.

А теперь, похоже, она рассказывала про свои распоряжения Кларе.

Машина остановилась. Лялька открыла глаза.

— Мы приехали? — спросила она.

Он видел, что она испугана. Боится Ли, подумал Алекс, а может быть, и самого замка. Но он знал, что остановились они просто потому, что отсюда их маршрут менялся — теперь они поедут через холмы, единственной дорогой, пригодной для тяжелых автомобилей.

— Почти приехали, — ответил он.

Она вздохнула. Снова вцепилась в одеяло. Закрыла глаза. Он тоже забеспокоился, стал подсчитывать знакомые повороты.

Когда «скорая помощь» снова остановилась, дверь открыл Тобайас. И с ходу сказал:

— Ли ушла. Мне очень жаль.

У Алекса перехватило дыхание.

— А ребенок?

— Мне очень жаль.

— Ты растяпа, идиот! — закричал Мендес. Потом взял себя в руки. — Позови кого-нибудь помочь.

Тобайас молча смотрел, как покрытые красным одеялом носилки плывут на плечах четырех человек вверх по лестнице шато.

— Полагаю, я тоже уеду, — сказал он. — Завтра.

* * *

На следующий день в Лондоне дизельные выхлопы и спертый городской воздух подействовали на Тобайаса бодряще. Теперь он был свободен, это ясно. Порученное дело он провалил. Но последнее поручение Алекса было несложным, и он приступил к нему немедленно.

Клара неуверенно открыла дверь. Запахло разогретым маслом, яйцами. Волосы Клары были растрепаны, у корней неожиданно показалась седина.

— Что вам угодно?

— Позвольте мне войти.

— У меня не убрано.

Похоже, она вообще не хотела открывать. Тобайас сказал как можно мягче:

— Я по важному делу.

— Что может быть важного. Да ладно, входите. Не могу предложить вам выпить.

Тобайас старался не смотреть по сторонам. Комната выглядела так, словно в ней побывал грабитель и перевернул все вверх дном. Посуду не мыли, по крайней мере, неделю.

— Стало быть, вы уже слышали, — сказала она тусклым голосом.

— О чем?

— О Перетце.

— Нет. Не слышал. А что с ним? Он вас бросил? — Тобайас постарался, чтобы в его голосе прозвучало предчувствие беды.

— Он умер.

Клара расплакалась. Крупные слезы стекали по раскрасневшимся щекам. Тобайас не находил слов.

— Они сказали, что он покончил с собой. Но я не верю. Никаких причин не было. Дела в магазине шли неплохо. С какой стати ему бросаться в канал?