Дети Розы - [50]
— Я забираю ее домой, — тем не менее твердо повторил он.
Кейти пристально смотрела на Мендеса. Взглядом скорее сердитым, чем радостным.
— Что вы себе думаете? Куда вы ее заберете? К своей шлюшке?
— Перестаньте. Могли бы подобрать не такое дурацкое слово.
— Лялька заслуживает лучшего.
— Послушайте, — Мендес старался сдерживаться, — я хочу о ней заботиться.
— И как? — голос Кейти дрогнул. — Как о старой собаке? Не уверена, что это правильное решение.
Алекс смотрел на нее с усмешкой.
— А вы что предлагаете? Будете таскать ее с собой по лесбийским вечеринкам как любовницу?
— Она вполне может выздороветь. Полностью. И что потом?
Мендес задумался, после чего уверенно заявил:
— Вы ничего не можете предложить. И вам это хорошо известно.
Они уже выходили, когда девушка за приемной стойкой подняла голову и выкрикнула:
— Panie Мендес?
— Tak?
Мендес подошел к румяной блондинке. Губы у нее не были накрашены, зато на веках лежали поразительно густые серебристо-голубые тени. Голос девушки почему-то пробудил дурные предчувствия.
— Вам звонят. Из гостиницы.
— Благодарю.
Звонил Тобайас.
— Сын? Мальчик крепкий? — в голосе Мендеса впервые с тех пор, как он ступил на польскую землю, звучала радость. — Как Ли?
— Роды прошли не вполне благополучно, но для волнений нет оснований. Плацента отделилась не сразу, поэтому пришлось ее удалять. — Голос Тобайаса звучал ободряюще. — Такое случается сплошь и рядом, как мне сказали. Она потеряла немного крови, вот и все. Доктор рядом.
— Других осложнений нет?
— Я бы хотел знать, когда ты возвращаешься? — спросил Тобайас.
— Сейчас это невозможно. К сожалению, Ляльке нельзя лететь.
— Ты имеешь в виду лететь в Лондон? Хочешь ее сопровождать?
— Я привезу ее в Экс.
Возникла пауза.
— Хочешь, чтобы я сказал это Ли?
— Ну конечно, — сказал Алекс с раздражением. — Если только я сам не могу с ней сейчас поговорить.
— Она еще не отошла от наркоза, — сказал Тобайас. — И все же…
— Что?
— Мне кажется, тебе лучше позвонить снова и самому ей все сказать. Ты не против?
— Отсюда сложно звонить, — ответил Мендес. — Видишь ли, прошлый звонок мне пришлось сделать из французского посольства. Ты представляешь, насколько это хлопотно? Чтобы позвонить из Кракова в Варшаву, ждешь четыре часа. Скажи ей сам. Она не ребенок. Объясни. За больной женщиной нужен уход. Лейси появился?
— Да, — ответил Тобайас.
— Давай, ты справишься! — сказал Мендес. — Я уверен.
12
Тобайас раздраженно мерил шагами комнату. Тер туфлей ворс ковра. Мендес с его самоуверенностью стал просто невыносим. Справишься! Да представляет ли он, что именно происходит в его нелепом замке? Понимает ли, насколько все сложно? Какую власть здесь имеет Лейси? И как ни дико, но теперь не Тобайас, а ребенок — и только ребенок — служит защитой Ли. В комнате, где она приходит в себя после родов.
— Я тебя раскусила, — сказала она Тобайасу. — Тебе самому нравится Джек, разве нет? Так с какой стати мне с тобой считаться?
И теперь он должен идти к ней? И сказать что-то вроде: «Извини, но Алекс сообщил мне, что возвращается сюда со своей женой»? Ну да, старый друг помогает в беде. Лейси живот надорвет от смеха. К тому же это станет для него сигналом к действию. Что бы он там ни задумал.
Нет. Тобайас открыл дверь своей спальни и остаток ночи провел на ногах. Первый раз его власть пошатнулась, когда он прочел дневник Алекса. Ну как он мог поддаться этому искушению? А все же тайком, снедаемый чувством вины, жадно его проглотил. Бесстыдно, слыша голос Лейси. Что он там искал? Признаки слабости, признаки какого-то умысла? Бессердечность? Хотел убедиться, не прав ли Лейси, не кроется ли под благородной личиной алчность? Не услышит ли он некий внутренний голос, утверждающий: «Главное — денежки»?
Но не обнаружил там ничего подобного. А только голос ребенка, страдающего от непоколебимой уверенности отца, мучимого хаосом собственных сомнений, неспособного отбросить их. И вот такая запись:
Я снял кольца с его рук. Если я их удачно продам и уеду в Северную Африку, а может, и в Англию, но не в Нью-Йорк, то, вероятно, смогу начать жизнь самостоятельно. Билеты продать нетрудно. Но как оценить кольца? Меня надуют при первой же сделке!
Полагаю, так и случилось, подумал Тобайас. Лейси со своей теорией попал пальцем в небо. Раз Алекс оказался в том же районе Лондона, что Лялька и Клара. Но не в этом суть. Лейси одержал победу, просто-напросто заставив Тобайаса копаться в рассуждениях Алекса. Он его совратил, Тобайас пошел у Лейси на поводу, потерял возможность становиться в позу. Теперь Тобайас не мог его укорять.
Он ходил по бесконечным коридорам и размышлял. Я проиграл, думал он. Теперь это территория Лейси. Он приглашает сюда своих друзей. Доктор все с большим недоумением наблюдает за тем, что здесь происходит. Ли запирает свою дверь.
Или она запирается только от меня?
Холодная белая луна повисла как широко раскрытый немигающий глаз в высоких окнах в конце коридора. Тобайас неотрывно смотрел на нее. Что за гнилое, гнусное небесное тело. Как и прочие мертвые миры. Кто может верить в Бога? Или евреи страдают слабоумием? Как может хоть кто-то верить во что бы то ни было?
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.