Дети Розы - [17]

Она помедлила с ответом, и он отворил дверь. В некотором оцепенении она обвела взглядом ярусы книг, выстроившихся вдоль стен.

— Боже мой! Так вот что вы сделали с бальным залом. Вы все это прочитали? Или вы их просто собираете?

— Я протащил их через свой разум.

— Простите. — Она покраснела. — Это было грубо.

— Ну почему же. Вы ведь знаете, кто я, — сказал он спокойно. — Вы узнали меня в Эксе, ведь я не ошибаюсь? Я давно торгую алмазами. Удобная мишень для ограбления. Чего еще от меня ожидать?

— Мать всегда принимала здесь гостей, — ее голос снова звучал оживленно. — Всех. Даже из гестапо. Хотя этого никто не вспомнил, когда ей вручали медаль. Она вплывала сюда в старинных шелках, парике. И все старались приблизиться, заслужить ее взгляд, прикоснуться к ней.

— Вам тогда было не больше трех лет. Что вы могли запомнить?

— Да я до сих пор ощущаю запах ее платьев. И помню журчание ее речи. Скажите, все эти книги — о чем они? Можно посмотреть?

— Я прибавлю свет, — ответил он.

Когда он щелкнул выключателем, она посмотрела наверх и ахнула.

— Какое стекло! Вот что бы ей понравилось. Где вы его нашли?

— Это австрийский хрусталь. Вам нравится?

— Старинный? Вообще-то неважно. — Она словно забыла о сверкающем хрустале. — Можно посмотреть книги? Тут прямо университет. Эти лестницы двигаются вдоль стен?

— Да, конечно. Вы, видно, учились в колледже, Ли?

— Да, но меня вышвырнули. Тощища страшная.

Щелкнув еще одним выключателем, он осветил ближайшие секции. Она с любопытством двинулась вдоль полок.

— Маймонид[30]. Мендельсон[31]. — Она трогала кожаные переплеты с крупными квадратным буквами. — Они на древнееврейском. Выходит, быть евреем что-то для вас значит?

— Я не могу сказать, что именно это для меня значит. Что-то — да. Но, думаю, что-нибудь очень скучное, — сказал он с иронией.

— Вы про все эти лагеря, пытки? Шесть миллионов убитых? Да-да, но этому не поможешь. Это как окопы Первой мировой. Знаю, понимаю головой, но не могу сказать, что меня это глубоко волнует. Я слишком часто об этом слышала, чтобы меня это трогало.

— Не трогает по-настоящему, так, как Вьетнам, Биафра, Бангладеш?

— Но это происходит сейчас, разве нет? Совсем другое дело.

— События должны быть актуальными новостями, чтобы тревожить ваше поколение, — сказал он.

— Ну да, а для вас это все еще актуальная новость. В этом разница. Вы — сионист?

— Я — европеец, — ответил он веско.

— Вот и я тоже, — сказала она с жаром. — Я люблю Европу. Я жила в Берлине, Париже, Риме, да где угодно. Вряд ли я вернусь в Англию.

— Да, но вы только скользите, — покачал он головой, — по поверхности.

— Что ж, я не хочу перекапывать все это кладбище, благодарю покорно. А как ваш приятель Ансел?

— Ну он-то англичанин до мозга костей.

— Но ведь и он — еврей, разве нет?

— Почему бы вам его самого не спросить? Люди могут подразумевать разное под этим словом.

Она вздрогнула — книга закрылась с негромким хлопком, нарушившим тишину. На мгновение ему показалось, что Ли испугалась.

— Здесь есть еще кто-нибудь?

Знакомая фигура с мертвенно-бледным лицом словно выросла из-за полок справа и радостно провозгласила:

— Я подумал: вот подходящий момент заявить о своем присутствии. Вечная проблема, не правда ли? Так вот: это я. Признаюсь, по моему разумению, здесь углубиться в книгу не удастся. Скажи, Алекс, тебе это помещение не кажется гнетущим?

— И все же я надеюсь, ты нашел здесь то, что искал, — сказал Мендес.

— О да, на этот счет не беспокойся. Я разгадал твою систему индексации. Она весьма последовательна, — сказал Тобайас. — Кто ее разработал?

— Покажи-ка мне книгу, — попросил Алекс добродушно.

— Книга не имеет значения. Она займет меня до ужина, а это все, что от нее требуется. Вы остаетесь? — учтиво обратился Тобайас к Ли. — Вы могли бы продолжить свои занятия.

— Понятия не имею, чем стану заниматься.

— Никаких планов?

Она покраснела:

— Абсолютно никаких.

— Ну да, — сказал Алекс, — если не считать прогулки по саду.

Ли повернулась к нему.

— Ах да, я совсем забыла, — в ее тоне звучала признательность.

Звезд не было. Дорога шла под уклон к роще корявых кипарисов. Они спотыкались о беспорядочно разбросанные камни. Сначала Мендес поддерживал ее, но вскоре уже сам за ней следовал, лавируя между камнями и пнями от спиленных деревьев. Под ногами похрустывали прошлогодние схваченные морозом листья. Мендес ежился от холода. Они шли между спутанных ветвей, под сучьями кедра, забирались все дальше, спускаясь к мосту. Под ним была галька, при том что ручей, хоть и невидимый, все же угадывался. Вечнозеленая пыльная листва над головой казалась ядовитой.

Внезапно послышался выстрел. Еще один. Залаяли собаки.

— Что это? — вырвалось у Мендеса.

— Браконьеры?

С юга донесся крик дикой птицы.

— Соседи, наверно, — неуверенно сказал Мендес: никого из них он не знал.

— По душе вам дух леса, который вы купили?

— Я не боюсь духов.

— Даже духа моей бедной матери?

— Люди живут так, как им выпало.

— А я ее боюсь.

— Так почему вы сюда вернулись?

— Меня, если помните, сюда привезли.

— Дайте вашу руку. Поблизости тот самый колодец. А калитка прогнила — дерево недолговечно. Вот, смотрите.