Дети Розы - [16]

Шрифт
Интервал

— Бывает, что и простого узелка многовато. Или даже той одежды, что на вас, — сказал Мендес.

Она прикусила губу. На мгновение на ее лице резко пролегли носогубные складки.

— Да, согласна. Но если вы все это знаете, зачем было покупать замок?

Мендес позвонил в колокольчик на длинном бархатном шнуре.

— Это никого не касается.

— Смотрите-ка, работает! — Она захлопала в ладоши. — А ведь он никогда не звонил.

— Поднимайтесь наверх, — сказал Мендес. — Ваши джинсы порваны, а ноги грязные. Переоденьтесь. Потом будем ужинать. Перепелов любите?

Она колебалась.

— Стало быть, вы не против взломщика в своем доме?

— В отличие от моих друзей, — ответил Мендес, — чей фарфор Мустье[27] вы ухитрились разбить, спускаясь по веревочной лестнице, то, что ценю я, унести невозможно.


Девушка ушла, а Тобайас встал и принялся мерить шагами комнату.

— Что ты думаешь? — спросил Алекс.

— О твоем доме? — последнее слово Тобайас произнес не без ехидства. — Особого восторга не испытываю. Ты мог осесть где угодно. Скажем, в Сент-Джонс-Вуд[28].

— Неужели? Но я тебя спросил о девушке. Зачем ты ее сюда притащил? — спросил Мендес. — Обескуражить меня? А? Что это? Злость? А может быть, — голос Алекса помягчел, — легкий намек на свойственное обычным людям вожделение тронул, наконец, и чресла Ансела?

— Это было чистое любопытство.

— Чистое?

— Такое глухое, унылое время года, — сказал Тобайас. — Не представляю, зачем приезжать сюда зимой. Причем добровольно.

— Здесь хотя бы нет дождей. И туманов тоже, — сказал Мендес бодро. — Здоровый климат.

— Темень и сухость, ничего больше, — мрачно заметил Тобайас. — И деревья словно кости, с которых свисают волосы. Что ж, дело вкуса.


Ли спустилась в белом муслиновом платье, перехваченном лентой под едва различимой грудью. Волосы свисали на лицо. От припухлости век не осталось следа. По-прежнему никакой косметики (возможно, просто не оказалось с собой), оживляла ее лицо только синева глаз, заметно потемневших.

— Преобразилась. — И, повернувшись к ним: — Однако для ужина рановато. Чем займемся?

— Могу показать вам дом, — неуверенно сказал Мендес. — Если вам не будет скучно. Он еще не закончен.

— А можно подняться на башню?

— Конечно. На самый верх, если угодно.

Глаза Ли злорадно загорелись.

— А драконов и крылатых змей не боитесь?

— Никто из рабочих их пока не замечал. Но вы босиком.

— Сейчас обуюсь. У меня есть эспадрильи. Минуту.

Каменные ступени лестницы не меняли, и Мендес оказался прав: отопление не могло справиться с восходящим спиралью потоком холодного воздуха. Ли дрожала, и Мендес снял пиджак.

— Вот.

Когда они поднимались, туфли Мендеса цокали, как копыта, девушка шагала беззвучно. У него возникло странное чувство, будто он взбирается по лестнице рядом с привидением.

— Не задохнулись? — спросил он, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Нет, я могла бы и взбежать наверх.

— И высоты не боитесь?

Они вышли к квадратной башне, в которой камни парапета уже успели заменить новыми. Отсюда даже в темноте было видно очень далеко. Склон горы, резко выделяющийся на фоне неба, а внизу — едва различимые силуэты деревьев и упавших камней. Можно было видеть даже покинутую деревню. Дальше, за горизонт, уходила река.

— Здесь вы в полной безопасности, — сказал Алекс.

— Я еще ребенком лазила по черепице как раз над старым бальным залом, — отрезала она. — Вы его будете восстанавливать?

— Увидите через несколько минут.

— Посмотрите вон на те старые дома. Их жители питаются одними бобами. И чечевицей. Это вам известно?

— Сейчас там уже никто не живет.

Она помолчала. Потом вдруг спросила:

— A santons[29]? Они вам нравятся?

— Они все еще на своем месте. Напоминают мне о Польше. Хотя в Польше, — спохватился Мендес, — это обычно мученики и распятия, а не рождественский вертеп. Вы дрожите, давайте вернемся в дом.

— Еще минуту. Я смотрю, в саду работают люди. Но это бессмысленно!

— Они сажают черешню, — сказал Мендес.

— Зря трудятся. На этих холмах ничего не растет. — Она рассмеялась. — А вы еще завели фонтан в римском стиле. Бедный Мендес. Подумать только, фонтан!

— Он будет работать. На этот счет не беспокойтесь, — сказал Мендес. — Вода туда пойдет из водопровода. Скажите, ведь мы встречались? В Эксе? Вы еще попросили прикурить.

— В самом деле? Я не помню.


Когда они спускались по лестнице, она остановилась.

— Эта комната. Она была комнатой матери. Вы знали? И поэтому не стали ее открывать?

— Вовсе нет. Здесь много комнат, которые я не открывал. Если хотите, можете выбрать какую-нибудь.

— Эту можно?

Мендес повернул девушку к себе, на нее падал мягкий свет. Поднял ее подбородок и заглянул в глаза. Потом положил ладонь на маленькую грудь. Стал дышать чаще. Она не двигалась.

— Любую, — сказал он.

Ли повернулась, и они продолжили путь вниз.

— Хорошо. Но мы еще должны посмотреть сад.

— Уже стемнело. Луны нет. Да и холодно. Давайте отложим, — сказал Мендес недовольно. — Там надо установить освещение.

— Но дождя нет, — настаивала она. Голос ее зазвучал почти весело. — Можно одеться потеплее.

— Ну хорошо.

Они спустились еще на один пролет, и он сказал:

— Эта дверь ведет в библиотеку. Если вам интересно.


Рекомендуем почитать
На бегу

Маленькие, трогательные истории, наполненные светом, теплом и легкой грустью. Они разбудят память о твоем бессмертии, заставят достать крылья из старого сундука, стряхнуть с них пыль и взмыть навстречу свежему ветру, счастью и мечтам.


Катастрофа. Спектакль

Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Восемь рассказов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Благие дела

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.