Солнце медленно скатывалось за горизонт, в душном лесу сгустились сумерки. Легкий ветерок где-то в вышине играл кронами высоких деревьев, где резвились стайки сереньких обезьян и порхали меж ветвей, словно яркие молнии, разноцветные попугаи. Ничто не нарушало вечерней гармонии и спокойствия.
На берегу мелководной речки густо заросшей дикими папоротниками и кустами валахо в тишине и покое, не нарушаемом лишними движениями и звуками, купаясь в последних на этот день солнечных лучах, стоял огромный зверь — поджарое тело пантеры, покрытое черным свалявшимся волосом, сильные лапы, вооруженные острыми когтями, сзади словно неживой болтается длинный хвост с растрепанной кисточкой на конце. Низко склонив к воде свою косматую страшную голову, украшенную двумя толстыми острыми рогами, на которых время запечатлело следы прошедших битв и испытаний, зверь медленно, размеренно утолял свою жажду, наслаждаясь вкусом холодной свежей воды. Он был очень стар, потрепанные бока ходили ходуном, но это не был признак слабости — мощные мускулы играли под сухой кожей, перекатываясь словно валики. Это было матерый самец-шаррах, ужас и проклятие здешних лесов, самый быстрый и свирепый зверь в Долине Теней. И за ним нередко по пятам стелился кровавый след смерти, ибо он не страшился никого, даже человека, хоть и знал, что люди сильнее и хорошо вооружены.
Он изредка причмокивал в наслаждении толстыми губами, хрипел и тяжело дышал, потрясывая тяжелой головой. Над ним темным гудящим облаком кружились мелкие надоедливые насекомые, жаждущие отведать теплой крови титана лесов. Они садились ему на спину, копошились в его волосах, добираясь до мягкой плоти, облепили ресницы и веки. Шаррах раздраженно прогонял их, нарушающих этим вечером его покой.
Зверь чувствовал себя здесь в родном лесу в безопасности. Он знал, что ни одно существо не в состоянии тягаться с ним. За года и десятилетия боев, побед и кратковременных поражений, он настолько уверовал в своею силу, что порой даже забывал об осторожности. Стоило лишь кому-то безрассудному и глупому заступить шарраху дорогу, как тот не откладывая принимал вызов и, бешено рыча, со всей свирепостью атаковал врага, сверкая темно-синими глазами. И никто из всех противников не остался целым после встречи с этим великим царем джунглей.
Но в этот день расплата за наивность настигла его. Верткая тень мелькнула в кустах позади титана, не нарушив тишину ни единым звуком, не потревожив ни один листик или травинку. Зверь ее даже не заметил. Не обратил он внимания и на другую схожую с первой тень, мелькнувшую справа от него. И она оказалось живой угрозой властелину. Существо, скрытое папоротниками, припало к земле, сжимая крепко в руках острое копье, обмотанное мягкими шкурами, чтобы не стучало, и поползло вперед, медленно приближаясь к утоляющему жажду животному.
Но вдруг какие-то скрытые, давно незадействованные инстинкты заставили шарраха насторожиться. Он поднял голову над водой — блестящие капли скатывались по его подбородку на грудь, оседая в густой шерсти. Он пристально, с недоверием, вдруг проснувшимся в его мощном теле, огляделся по сторонам, внимательно осматривая близкие кусты и противоположный берег речки. Тишина. Опасности он не обнаружил, но странное чувство тревоги не покидало его. Он был стар, но и мудр, иначе бы не смог прожить так долго в жестоком этом мире, где из-под каждого куста мог выскочить соперник или еще хуже враг — ящер болот — ратхар. И поэтому зверь выжидал, терпения ему было не занимать. Но лишь привычные глазу краски вечера видел он своими уставшими глазами.
Тут внимание зверя привлекла дернувшаяся справа в кустах веточка, словно кто-то мгновение назад осторожно задел ее, осматривая врага. Но шаррах не видел там больше ничего подозрительного, и как назло ветра у земли нет — с шумом втянув в ноздри теплый воздух, зверь не почуял ни каких незнакомых запахов. Но все-таки эта ветка была целью. Шаррах дико взревел, пугая всех, кто был рядом, нарушая гармонию и покой леса. И в его реве слышалась злоба и ненависть, темные глаза налились гневом. И взметнув сильными лапами мягкую влажную землю, он рванул к кустам.
Сразу же за его спиной лес огласили громкие крики и вой, улюлюканье и веселый смех. Затрещали сломанные ветки, и послышался топот босых ног. Шаррах растерялся, осознав, что опасность сзади, но уже не мог остановить свой бег и, не снижая скорости, вломился в кусты. Пытаясь развернуться, он рухнул на бок, проскользив по влажным листьям. Но тут же вскочил на ноги. Справа от него мелькнула тень, и из кустов прямо на врага выскочил юноша семнадцати зим, сжимая в жилистой руке тяжелое копье с черным блестящим наконечником. Тело юноши покрывала странная татуировка ввиде свернувшихся клубком змей и скользящей по правой руке от плеча до запястья огненной реки. Длинные волосы он завязал на тонкий шнурок, чтобы не мешались. Вокруг бедер была обмотана шкура горного льва, который обитает далеко на востоке в скалах и пещерах Снежных гор. Глаза парня — синие и блестящие — лучились азартом и страстью. Вот он откинулся немного назад и быстрым движением вонзил зверю в бок свое оружие. Прочный наконечник, не встретив сопротивления, жадно вонзился в податливую плоть, но застрял в колтуне волос. Лезвие лишь причинило боль зверю, не нанеся серьезного урона. Шаррах взвыл — больше от злости, чем от боли — взмах мощной лапы и окровавленное тело юноши мертвым грузом осело в кустах папоротников, располосованное от паха до груди. Синие глаза остекленели, подернувшись багровой дымкой — и душа покинула воина. Но охотник был не один. Из-за деревьев молнией метнулся еще один снаряд — и копье с чавкающим звуком впилось зверю в бок, почти в подмышечную впадину, пронзив плоть и глубоко проникнув в мощное тело.