Золотые миры - [25]

Шрифт
Интервал
И люблю ещё скрытое знамя
И в руках заострённый меч.

13/ II, 1923. Сфаят

«Пусть в жизни одна пустота…»

Пусть в жизни одна пустота,
Пусть в жизни — сверканье и ложь…
Пройдут однозвучно года,
И вновь этих дней не вернёшь…
В бездонности есть красота,
В бесцельности счастье цветёт.
Одна роковая мечта
Гнетёт, и страшит, и зовёт
В тревоге тяжёлого дня,
В тоске беспощадных разлук —
Там, где-то, ты встретишь меня,
Далёкий, неведомый друг.

18/ II, 1923. Прощенное Воскресенье

«В небытье, в красоте, в пустоте…»

В небытье, в красоте, в пустоте
Отцвели туманные дни.
В сумрак снов на последней черте
Уронили свой отблеск огни.
В переливных изгибах речей
На заре ещё морщится день.
И в сверканье закатных лучей
Всё сравняет бесшумная тень.

21/ II, 1923. Сфаят

«Падали сумерки. Туманились дали…»

Падали сумерки. Туманились дали.
В углу дрожала чёрная тень.
Раздавались шаги и слова звучали.
Догорал нерасцветший день.
Что-то кончилось и вновь начиналось.
В воздухе мглистом веял дурман.
Что-то в дрожащей мечте прижалось
И унеслось в туман.
Плакали сумерки. Тени дрожали.
Я безнадёжно искала мечту.
День крылатый с улыбкой печали,
Звеня, уходил в пустоту.

28/ II, 1923. Сфаят

Ночь («Сплетались тени надо мной…»)

Сплетались тени надо мной,
Осеребрённые луною.
Опять всё тот же гость ночной
Вошёл и встал передо мною.
Мне стало страшно чёрных снов,
Мне страшно жуткого молчанья,
И понимала я без слов
Его тоску, его страданья.
Он уходил во тьму ночей
И был мне слышен стон железный.
То был проклятый звон цепей,
То был охрипший голос бездны.
Он говорил мне: «День далёк,
И вечно будет ночь немая».
И был ужасен злой намёк…
И тени падали, играя.
И долго различала я
В мечте заоблачной лазури
Бессильный шёпот небытья
И звон цепей, и холод бури.
Неудержимо темнота
Стремилась к жизни неизвестной,
И в вечность падала мечта,
И был ужасен холод бездны.

2/ III, 1923. Сфаят

Ночные чары («Ночь сверкает сомненьями чар…»)

Ночь сверкает сомненьями чар,
Закрывая в туманы и грёзы
Шёпот дня и волненья души,
И обычные мёртвые фразы.
Плачет ветер в тоске,
И сквозь дымку тумана.
Жгучей молнией вспыхнуло небо,
Будто огненный глаз
Заглянул, усмехаясь, в окошко.
Шевелятся ленивые тени
И дрожат в чёрном небе зарницы.
И сквозь чёрные ризы тумана
Обнажённые ветки деревьев,
Как усталые призраки ночи,
Шевелятся в туманном окне.
И на крыше стучит черепица,
Будто лязгают мёртвые кости,
Будто чёрные демоны бьются.
А в туманном углу
Кто-то чёрный во тьме притаился,
И мне чудится взгляд его долгий
И таинственный шорох.
Надо мной шевелятся виденья
И ночные мечты.
Вкруг меня заколдованный круг.
Я дошла до черты его мрачной,
Но её перейти не могу.
И сплетаются сонно дурманы,
И дрожат роковые сомненья.
Вдруг блеснул ослепительный свет
В моём тёмном окне,
И в холодных объятьях тумана,
Как навстречу мечте моей лунной,
В брызгах слёз и в обломках цепей
Предо мной промелькнуло лицо,
Только чьё — не пойму я!
Помню только улыбку его
И растерянный взгляд…
Промелькнуло мгновенье,
И оно пронеслось
С той же тихой, несмелой улыбкой
В роковые объятия ночи,
Может быть, навсегда.
И опять шевелились виденья,
И опять трепетали зарницы…
Ночь смеялась в окошко моё
И грозила мне чёрная вечность.
А в далёком углу
Кто-то чёрный дрожал и смеялся,
Безнадёжно далёкий и чуждый.
Только где-то в душе
Пробуждалась печальная радость
И какая-то нежная грусть…
И дрожали бесшумные тени,
И неслись роковые дурманы,
И туманные ветви деревьев
Шевелились в окне.
Было всё, как всегда,
Только стали больнее сомненья
И ещё безнадёжней желанья…
Трепетали в окошке зарницы
И бросали они, усмехаясь,
Свой мучительный огненный взгляд
В мою тёмную душу…
И смеялись они
Над холодными чарами ночи.

6/ III, 1923. Сфаят

«Издали пенье церковное слышится…»

Издали пенье церковное слышится.
С небом земля говорит.
В комнате сумрак холодный колышется,
Вечер мочит.
Радости солнца остались неведомы,
Скрылись в туман и печаль.
Вечно-покорные, тащимся следом мы
В вечную даль.
Давят какие-то мысли дурманные,
Давит молчанье земли.
Пенье священное, в святости странное,
Слышно вдали.

15/ III, 1923. Сфаят

«Я верю в то, что будет ночь…»

Я верю в то, что будет ночь,
Что всё уйдёт к мечте, к лазури,
Что день, звеня, умчится прочь,
И будет тьма, и снова бури.
Я верю в то, что цели нет,
Ни в чём, нигде, что жизнь — сомненья,
Что всё, чем так прекрасен свет, —
Один изгиб воображенья.
Я безнадёжно верю в то,
Что жизнь — уродливая шутка,
И всё красивое — ничто
Перед безверием рассудка.

15/ III, 1923. Сфаят

В церкви («У царских врат красная лампадка…»)

У царских врат красная лампадка.
От неё тонкие лучи.
Хор поёт нежно и так сладко.
Чуть колышется пламя свечи.
Вокруг всё тихо, всё веет тайной.
Немного жутко, пусто, темно.
О чём. — то шепчет ветер случайный.
Чёрная ночь смотрит в окно.
Всё тихо, тихо. Недвижны тени.
Над алтарём сплетенье лучей.
Недвижный в чёрном встал на колени
И тихо смотрит на пламя свечей.
В углу перед иконами святыми
Клубится ладан в неподвижной мгле,
Кто-то рядом шепчет святое имя,
И хочется мира на тревожной земле.
И чего-то страшно. В тоске безответной
Луч лампады пробежал и погас.
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный,
Помилуй нас!

16/ III, 1923. Сфаят

Херувимская («В клубах ладана туманного…»)

В клубах ладана туманного
Продолжить чтение
Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.

Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.

После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.

Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.

Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.

Стихотворения, не вошедшие в сборники и неопубликованные при жизни

В основу данной подборки стихов Ирины Николаевны Кнорринг легли стих, не вошедшие в прижизненные сборники, как напечатанные в периодике русского зарубежья, так и разысканные и подготовленные к печати к ее родственниками, в изданиях осуществленных в 1963, в 1967 гг. в Алма-Ате, стараниями прежде всего, бывшего мужа Кнорринг, Юрия Софиева, а также издания Кнорринг И. После всего: Стихи 1920-1942 гг. Алма-Ата, 1993. К сожалению, у к автору данной подборки, не попало для сверки ни одно из вышеуказанных изданий.

Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.

Заяшников Сергей Иванович. Биография

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

Уникальное издание, основанное на достоверном материале, почерпнутом автором из писем, дневников, записных книжек Артура Конан Дойла, а также из подлинных газетных публикаций и архивных документов. Вы узнаете множество малоизвестных фактов о жизни и творчестве писателя, о блестящем расследовании им реальных уголовных дел, а также о его знаменитом персонаже Шерлоке Холмсе, которого Конан Дойл не раз порывался «убить».

Русская книга о Марке Шагале. Том 2

Это издание подводит итог многолетних разысканий о Марке Шагале с целью собрать весь известный материал (печатный, архивный, иллюстративный), относящийся к российским годам жизни художника и его связям с Россией. Книга не только обобщает большой объем предшествующих исследований и публикаций, но и вводит в научный оборот значительный корпус новых документов, позволяющих прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской биографии. Таковы, к примеру, сведения о родословии и семье художника, свод документов о его деятельности на посту комиссара по делам искусств в революционном Витебске, дипломатическая переписка по поводу его визита в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере его обширная переписка с русскоязычными корреспондентами.

Дуэли Лермонтова. Дуэльный кодекс де Шатовильяра

Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.

Скворцов-Степанов

Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).