Золотые миры - [23]

Шрифт
Интервал

Смущают странною мечтой?..
И дни гнилые и пустые
Проходят верной чередой?

26/ XII, 1922. Сфаят

«"Всё пройдёт", — твердит мне разум…»

«Всё пройдёт», — твердит мне разум,
«Всё пройдёт», — твердит душа.
И бесхитростным рассказом
Жизнь увянет, не спеша.
Будет много слов, желаний,
Впечатлений пёстрый ряд.
Всё пройдёт, как ожиданье,
Как бесчувственный обряд.
Скучно жить. С тоскою песен
Мне не слиться, не понять…
Мир и зол, и глух, и тесен,
И себя в нём — не узнать.

27/ XII, 1922. Сфаят

«Мне снился шум тоскующего моря…»

Мне снился шум тоскующего моря,
Вдали чернела сонная земля.
Спустилась ночь в каком-то странном горе
И спрятала громаду корабля.
Сгущалась мгла, сливались очертанья,
Всё меркло в чарах мысли и тоски,
И вдалеке, как нежное прощанье,
Светились тускло маяки.
Меня смущали чувства неземные…
Стонали волны, колыхалась мгла…
И в эту ночь тоскующей стихии
Свою я душу отдала.
Мне снился вопль тоскующего моря,
Меня увлёк таинственный простор,
И надо мной в каком-то странном горе
Сплетался злой, бесчувственный укор.

27/ XII, 1922. Сфаят

«В тишине осенней ночи…»

В тишине осенней ночи
Много слов погребено…
Бледный свет сверкает в очи
Сквозь прикрытое окно.
Пробираюсь по дороге,
Вся облитая луной…
Зябнут руки, зябнут ноги,
Но не хочется домой.
Вдалеке, сквозь мрак бездонный
Ярко светятся огни…
Пробегают монотонно
Угасающие дни…
Пролетали, догорали,
След потерян и забыт…
И тоску моей печали
Ночь беззвучная хранит.

27/ XII, 1922. Сфаят

Святая ночь («Вернулась от всенощной. Будто спокойно…»)

Вернулась от всенощной. Будто спокойно
Стало на сердце в святую ночь.
Чувство неясное билось нестройно,
И, как виденье, умчалось прочь.
Словно чего-то кругом не хватало,
Было чего-то жаль…
Туча ненастная небо сковала
И омрачила даль.
Не было мира и не было счастья,
Только мечта одна…
Билась в слезах дождевого ненастья,
Билась в обломках она.
Вливалась в большие, холодные очи
Серого неба сталь.
Было темно, как в осенние ночи,
Было чего-то жаль.

24/ XII, 1922 — 6/ I, 1923. Сфаят

«Вокруг меня тоска и униженье…»

Покоя нет. Степная кобылица
Несётся вскачь…

А.Блок

Вокруг меня тоска и униженье,
Где человек с проклятьем на лице,
Забыв давно земное назначенье,
Мечтает о конце.
Но где-то есть она, страна родная,
Она не умерла…
Напрасно сквозь снега, в тоске рыдая,
Гудят колокола.
Пройдут тревоги долгого страданья,
Пройдут они,
Из темноты тоски и ожиданья
Другие вспыхнут дни.
Пусть не для нас грядущие сплетенья
Её игры…
Мы для неё слагаем песнопенья
Для той поры.
Она взрастёт, величием играя,
Пора тревог прошла.
И в новой радости поют колокола:
Она жива, родная.

13/ I, 1923. Сфаят

«Я узнаю тебя, мой милый, неизвестный…»

Я узнаю тебя, мой милый, неизвестный,
Мой близкий друг.
Я узнаю тебя, как миг прелестный,
Души моей испуг.
Где ты? Кто ты? В тревоге неизбежной
Откликнись, поспеши…
Мне ль не понять твоей печали нежной,
Твоей тоскующей, мятущейся души?
Зову тебя, ищу тебя повсюду,
Но нет, но нет, —
Ищу тебя, готова верить чуду,
Лишь укажи мне след…
Ищу тебя, люблю тебя, неясный
Изгиб мечты моей.
Где ты, где ты, мой друг, как сон прекрасный,
Явись, явись скорей!..

12/ I, 1923. Сфаят

Новый Год («Мы встретили его с молитвой и крестом…»)

Мы встретили его с молитвой и крестом.
Молчала темнота в пустом бараке,
Лишь несколько свечей пред алтарём
Горели пламенно и ярко.
И дождь стучал по крыше и стенам,
И плакал ветер, ночь стонала…
И Новый Год принёс тревогу нам
И ярких дней начало.
Принёс немало пёстрых он минут,
Быть может, вспышки счастья.
Они пройдут, они пройдут,
И впереди у нас бесцветное ненастье.
Мы встретили его с молитвой и крестом.
Ненастный дождь стучал по черепице,
Всё было сыро и темно кругом
И ветра стон мешал молиться.

1/ 14/ I, 1923. Сфаят

«День пролетает в печали осенней…»

День пролетает в печали осенней,
Небо закрыто обломками туч.
Скучно смотреть, как по крыше соседней
Прыгает редкий сверкающий луч.
Скучно смотреть из окна на дорогу…
Лужи да грязь, да прозрачный туман.
Будто бы сдержит на сердце тревогу
Этот сознательный, долгий обман!
Будто изменятся годы гнилые,
Будто бы снова согреет весна!..
С неба срываются капли немые,
Мерно спускаясь по стёклам окна.

16/ I, 1923. Сфаят

Ночь («Плачет ветер. Стучит черепица…»)

Плачет ветер. Стучит черепица…
А на сердце тоскливо, невмочь!
Будто разум чего-то боится
В эту шумную страшную ночь.
Страх взлетает всё выше и выше,
Думы стали пестры и смешны,
И стучит черепица по крыше,
Заглушая и мысли и сны.
И кругом что-то долго шумело,
На стене чуть белело окно…
Все мечтанья истлели давно,
Всё, что тешило, всё надоело.

17/ I, 1923. Сфаят

Утро («В тёмное окошко белый свет струится…»)

В тёмное окошко белый свет струится,
Тускло очертились выступы стены,
Стало как-то холодно, трудно шевелиться.
Странно оборвались утренние сны.
За стеной, в тумане мглистого рассвета
Робко, неуверенно заиграл горнист,
Звуки обрывались, утопая где-то,
Будто обрывал их ветра шумный свист.
И горнист промокший, посинев от стужи,
Тихо и уныло поплелся назад…
Поднимался ветер, на дороге — лужи,
Он шагал быстрее, кутаясь в бушлат
А в холодном небе луч пронзил туманы,
Проскользнув лениво по сырой стене…
И в бараках люди видели обманы,
Кутаясь от холода в красивом сне.

21/ I, 1923. Сфаят

Вечер («По склонившимся фигурам…»)


Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихи о себе

Первый сборник поэтессы. В статье "Женские" стихи, строгий, взыскательный и зачастую желчный поэт и критик Владислав Ходасевич, так писал о первой книге Кнорринг: "...Сейчас передо мною лежат два сборника, выпущенные не так давно молодыми поэтессами Ириной Кнорринг и Екатериной Бакуниной. О первой из них мне уже случалось упоминать в связи со сборником "Союза молодых поэтов".    Обе книжки принадлежат к явлениям "женской" лирики, с ее типическими чертами: в обеих поэтика недоразвита, многое носит в ней характер случайности и каприза; обе книжки внутренним строением и самой формой стиха напоминают дневник, доверчиво раскрытый перед случайным читателем.


Рекомендуем почитать
Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».