Золотые миры - [26]

Шрифт
Интервал

Ангел светел и могуч.
С недоступного, желанного
Уронил священный луч.
Все земные попечения
Потонули в тихой мгле…
Херувимов песнопения
Стали слышны на земле…
И душа в лазурь уносится,
В непонятную мечту…
Всё земное к небу просится,
За священную черту.
И пред вечностью задумчивой,
И пред ликом Божества
Льётся стон души измученной
В непонятные слова.
Всё в едином стоне ожило,
Всколыхнулось в песне слёз,
Всё, что было, что тревожило,
В беззакатность унеслось.
И печаль неотвратимая
Перед вечностью молчит…
Тишина неуловимая
В клубах ладана сквозит.

26/ III, 1923. Сфаят

Песенка («Это было, быть может, во сне…»)

Это было, быть может, во сне,
Или в сумраке скучных и медленных дней.
Только ранней зарёю почудилось мне
Зацветанье вечерних огней.
И почудилось мне, будто небо цветёт,
И далёко, где вьётся гряда облаков,
Недопетую песенку кто-то поёт,
Позабытую песню без слов.
Звуки гасли вдали…
Опустилась недвижная мгла.
Всё, что мило и дорого в скуке земли,
В непонятные сны облекла.
Сны цвели и прошли в небытье красоты —
Отцветанья далёкого вестники.
И остались одни только звуки-мечты
Недопетой, непонятой песенки.

27/ III, 1923. Сфаят

Лунный свет («Я вглядываюсь в ночь, в её беззвучный гений…»)

Я вглядываюсь в ночь, в её беззвучный гений…
В прозрачной тишине струится тишина.
Недвижно падают задумчивые тени
И в синей дымке высь и глубина.
В каких-то ясных очертаньях сна
Плывут узоры звуков и видений,
И очертанья каменных ступеней
Покрыла синей дымкою луна.
Какой-то силуэт неясный и склонённый
Лежит на белом выступе стены…
Какая-то мечта блуждает в дымке сонной…
Всё победил неверный свет луны.
И сквозь хрусталь его тоски бездонной
Струится сказка лунной глубины.

30/ III, 1923. Сфаят

Тост («Я пью из чаши бытия…»)

Я пью из чаши бытия
Холодный яд самозабвенья.
Сверкает ночь, и мысль моя
Несётся в жуткое сомненье.
Меня смущает чёрный сон,
Я вижу тягостные муки.
Из вихря песен и времён
Летят неистовые звуки.
А нити дальних вечных звёзд
Как бы уходят в бесконечность…
И будет мой последний тост
За Ночь, за Красоту, за Вечность!

12/ IV, 1923. Сфаят

«Ещё не раз в тревоге зыбкой…»

Лисневскому

Ещё не раз в тревоге зыбкой
Ты вспомнишь пылкие мечты,
Не оскорбляй ты их улыбкой,
Страшись преступной высоты.
Ещё под звон тоски обидной,
Под вещий грохот дальних бурь
И ты взлетишь душой пустынной
В нерукотворную лазурь.
И в жизни дерзко-прихотливой,
Сомненья потопив в вине,
Ещё не раз порой тоскливой
Ты будешь думать обо мне.

15/ IV, 1923. Сфаят

Блоку («Когда в вещании зарниц…»)

Когда в вещании зарниц
Предвижу я тоску и муки —
В знакомом шелесте страниц
Ловлю я трепетные звуки.
В них я ищу тоски моей
Беззвучный взгляд и холод зыбкий
И в чёрном бархате ночей
Любимый образ без улыбки.
И в вечный сон, и в мощный стон
Слились печаль и боль сомненья,
И от страниц, где думал он, —
Ищу спасенья.

21/ IV, 1923. Сфаят

«Мы — сухая, как осень, трава…»

Мы — сухая, как осень, трава
На печальном заросшем болоте,
Повторяются дни и слова,
И теряются в мелкой невзгоде.
Безглагольность, покорность, судьба,
Монотонные, вечные звуки…
Здесь давно прекратилась борьба,
Опустились усталые руки.
И чем больше устала душа
И больнее сковала невзгода —
Тем отраднее стон камыша
И сильней завлекает болото…

10/ V, 1923. Сфаят

«Как много брошено камней…»

Как много брошено камней
На путь, усеянный цветами,
Как много затерялось дней,
Залитых яркими лучами.
Как страшно не смотреть назад,
Взглянуть на призрачные звенья:
Там только слов унылый ряд,
Одни бездушные виденья.
Всё стало горько, как полынь…
Чего-то жду, иду куда-то,
И пробираюсь средь маслин,
Залитых заревом заката.
Как смутен стон души моей!
Как странно-тихо над полями!
Как много брошено камней
На путь, усеянный цветами!..

11/ V, 1923. Сфаят

«Лежу в траве, под развесистой фигой…»

Лежу в траве, под развесистой фигой
В полдень весенних грёз.
Ветер треплет страницы раскрытой книги,
Играет прядью волос.
Склон холма желтеет цветами,
Гляжу в беззакатную высь…
Нет ничего и там, за облаками,
Дни, как сны, пронеслись…
Нет оправданья жизненным ступеням,
Всё бесследно пройдёт,
Под палящим солнцем стелятся тени —
Слёз моих никто не поймёт.
Этих слёз не счесть и не измерить,
Моё безверье темно!
Всё равно, я буду ещё молча верить
В то, чему быть суждено.

11/ V, 1923. Сфаят

Минута («Я не знаю, что мне надо…»)

Я не знаю, что мне надо,
Что мрачит мой яркий день,
Безнадёжная утрата,
Иль тоскующая лень?
Что разбило, что сломило
Крылья резвые весны?
Где в душе моей светила
Безымянной глубины?
Где звенящие напевы
И восторги бытия?
Всё, как в сказке.
Где вы, где вы,
Тусклой юности друзья?

11/ V, 1923. Сфаят

Недосказанное («Были в сиянии тонкие свечи…»)

Были в сиянии тонкие свечи,
И красные лампады, и тёмные лики…
Были туманны мимолётные встречи
И на белом платье вечерние блики.
Скрывалась сила в крови заката,
Бились в душе весенние звоны…
А ночью — острые лучи лампады,
И тревожный шёпот у тёмной иконы.

25/ V, 1923. Сфаят

«Песня грусти озабоченной…»

Песня грусти озабоченной
Льётся медленно и странно,
Как весенний перезвон,
Как сонета стих утонченный,
Как неясный и туманный
Синий сон
Много в сердце похоронено,
Что-то вспомнилось сквозь слёзы…
Звуки с грустью сплетены…
Много образов уронено
Там, среди крестов мимозы,
В сон весны.

Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихи о себе

Первый сборник поэтессы. В статье "Женские" стихи, строгий, взыскательный и зачастую желчный поэт и критик Владислав Ходасевич, так писал о первой книге Кнорринг: "...Сейчас передо мною лежат два сборника, выпущенные не так давно молодыми поэтессами Ириной Кнорринг и Екатериной Бакуниной. О первой из них мне уже случалось упоминать в связи со сборником "Союза молодых поэтов".    Обе книжки принадлежат к явлениям "женской" лирики, с ее типическими чертами: в обеих поэтика недоразвита, многое носит в ней характер случайности и каприза; обе книжки внутренним строением и самой формой стиха напоминают дневник, доверчиво раскрытый перед случайным читателем.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.