Золотое колесо - [57]

Что было делать, когда нэпсе именно такую работу нашла. Старушке он об этом не сказал; соврал, что имеет пивточку, как нормальный очар[39].

Однако именно фототочка кормила его семью, и он содержал ее так же любовно, как если бы это была пивточка.

Чтобы больше было клиентов, на фототочке как приманку, помимо фанерных Чарли Чаплина, верблюда и пингвина, Энгештер использовал живого медвежонка Боро. «Си, Боро!»[40] обращался он к медвежонку с нежностью. Он так его сам назвал, когда подарили. Многие точки имели обезьянок, но медвежонок был только у него. Детям это нравилось, дети же составляли основную клиентуру Фото-Точки. Им деваться больше было некуда; они гуляли тут с родителями: рядом были берег, сквер, качели, Вечный огонь. Что до посетителей ЦУМа, на которых точка была рассчитана, то в последнее время в ЦУМ приходило мало людей: покупать там было нечего. Отдыхающих, с которых всегда был навар в былые времена, после начала эртобы почти не стало. А детвора была надежный и постоянный клиент. Дети полюбили сниматься с Боро. Энгештер даже в газету попал. Медвежонка Энгештеру дали сваны два месяца назад. Они завалили медведицу, а двух ее медвежат забрали живьем. Одного отдали в сванский реторан, другого подарили Энгештеру за хлеб-соль.

Энгештер сам так придумал здорово, что, когда подходили дети, он подавал Боро бутылку с соской, полную молока. Каждый день он на рынке вынужден был покупать трехлитровую банку молока. Только на молоко уходило шестьсот рублей. Но это себя оправдывало. Медвежонок трогательно вставал на задние лапки и пил через соску. Детям страшно желалось сфоткаться рядом с ним в этой позиции. Щелкнув кадр, Энгештер говорил медвежонку: «Лопнешь, эй!» — и, чмокнув его влажную мордочку и шлепнув по затылку, отнимал бутылку. Мазакуаль, животное ведь, возмущала эта картина, и она невзлюбила брата Хозяина. Собака была убеждена: если книжница, к которой так неравнодушен Хозяин, узнает, что жестокий снимальщик — родной брат Хозяина, это может произвести на нее неблагоприятное впечатление. Подумаешь, великое дело снимать на снималке! Этим нас не удивишь. Мы с настоящим Художником кусок хлеба делим.

А потом медвежонок взял да и околел. Отравился молоком. Рассеянный Энгештер забывал переставить банку с молоком в тень. В смерти Боро он винил себя. Он так к нему привык! Где я теперь нового найду, ищ дида пход ма[41], расстроился Энгештер. Не только расстроился, но и напился в сванском ресторане, и не ради удовольствия, а с горя.

Но недаром Энгештер любил повторять русскую пословицу «Имей сто рублеи, но имей и сто друзей тоже». Друг помог ему и тут. У того был знакомый некроман Гуревич, который еще заформалинил ему тещу, когда та умерла. Золотые руки имел этот Гуревич: со всем, что мертво, он делал просто чудеса. Все чучела в музее тоже исполнил он. В Москву миллион раз приглашали, но он сказал: не хочу, я и здесь свой кусок хлеба всегда имею.

Заказали ему чучело.

— А и не стыдно ли вам! — сказал было старый Гуревич, но друг Энгештера напомнил ему в сильных выражениях, что клиент всегда прав.

Вскоре на фототочке уже другие дети снимались на фоне чучела Боро. Но теперь была экология, и этот факт не остался незамеченным.

Начальник УБОНа получил замечание. И без того злой, этот начальник даже попытался увеличить долю, которую ему отстегивал Энгештер, так что Энгештеру через друга пришлось напоминать, где работает его жена.

Экология при эртобе приобретала вес и авторитет. Именно она и сблизила власти и неформалов. Несмотря на то что неформалы требовали слишком многого — независимости, эртобы и т. д., власти вскоре поняли, что можно сотрудничать и с ними. И неформалы поняли, что во имя конечной цели можно использовать средства, которые находятся в руках у властей.

Одно дело заменить первого секретаря ЦК. Иное дело поколебать мясокомбинат, УБОН или нефтебазу.

Пришла эртоба, и кресла закачались. Раньше, чтобы занять место мясного магната, надо было идти с деньгами наверх. Сейчас это стало возможно через неформалов. Вот проводят неформалы митинг. Первый вопрос, как и положено, — эртоба и сепаратизм. А вторым вопросом можно провести экологию. «Мясной магнат имярек завез к нам мясо из Чернобыля», — говорится на этом митинге. Магнат начинает водиться. Он пытается сначала по старинке, в кабинетах, доказать, что мясо не из Чернобыля.

Но доказать это невозможно; он представляет накладные, из коих явствует, что мясо на самом деле из Краснодара, но накладные — ха-ха-ха! Его старания только сильнее убеждают публику, что мясо из Чернобыля.

Свой народ хотел отравить ради денег! Не верят коммуняге, потому что он начал водиться. Снимают мясного магната! Или надо заменить начальника УБОНа всей Грузии. Прекратить устаревшую практику бритья в парикмахерских, заявляется на митинге вторым вопросом. Не может нация подвергать себя риску заразиться СПИДом, а красноперому — лишь бы деньги… И начальник УБОНа начинает водиться. Существует сложившаяся культура нашего южного человека в парикмахерской. Это — целый ритуал, товарищи! Опасное лезвие свистит и сверкает, гуляя по-над ремнем, а тем временем обыватель отдыхает душой под запахи одеколонов. Радио лопочет в углу. Разнежившиися в кресле клиент ведет с парикмахером философский диспут. Беседы отмечены идеализмом и бескорыстием, как на Платоновых пирах. Другого Платона, древнегреческого. Приводя все эти доводы начальник УБОНа чуть не становится сам философом, но… место теряет.