Жизнь начинается сегодня - [18]

Шрифт
Интервал

С удивлением вслушалась в эти свои слова Марья и затаила в себе смущающую догадку: ведь это слова-то чужие, верховодов из коммуны, зинаидины, даже Филька такие слова не раз сказывал. «Вот въелось как неприметно! Вот до чего дошло!».

И в первое время подстерегла Марья самое себя, гнала чужие мысли, чужие слова. Старалась спокойней, холоднее и равнодушнее, как к чужому делу, относиться к работе, на которую поставила ее коммуна. Старалась отбыть положенное время, сбыть с рук свои обязанности, не принимать близко к сердцу мелочи и повседневное, что наполняло работу. Старалась, а ничего не выходило из этого. Станет налаживать корм скотине, сунет ей как попало, но взглянет на впалые бока, на понурую голову, услышит шумное, знакомое дыханье, увидит покорный и ждущий взгляд больших неподвижных глаз, — и загорится жалостью. И, ни о чем другом не думая, уйдет вся в заботу о скоте, замечется в поисках лучшего корма, пойдет к мужикам, к верховодам, к завхозу, начнет горячиться, добиваться.

Незаметно для себя и для окружающих стала гореть Марья на работе, на общем деле.

И так же незаметно для себя, неожиданно и негаданно выступила Марья на собрании коммунарок, на собрании, где обсуждались производственные вопросы.

2.

Собрание, на котором впервые выступила Марья, было многолюдно. Женщины хлынули туда потоком, привлеченные разрешением своих насущных вопросов. Сначала Марья и не думала туда пойти. Она решила вместо собрания побыть дома и подработать всякую домашнюю мелочь. Но Зинаида, забежав перед собранием домой, мимоходом и вскользь сказала, исподтишка наблюдая за матерью:

— Нынче решать будут об скоте.

— А что об им решать? Голодует сердечный. Разве кормов собраньями добудешь?

— В правлении разговор был, чтоб часть скота кооперации сдать...

— На убой? На мясо? — охнула Марья. — Да они, черти, мужики, чем, каким местом думают?

И, загоревшись, Марья забыла про хозяйственные домашние мелочи и потянулась вслед за дочерью на собрание.

В никаноровском доме, в устиньиных горницах, женщин набралось уже много, когда Марья протискалась туда, слегка смущаясь и робея. Женщины шумели, перекликались, посмеивались. Женщины на досуге, пока еще не пробрякал надтреснутый поддужный колоколец, жадно и торопливо толковали о своих делах.

Беременная костлявая баба, возле которой очутилась в давке Марья, с легкой ласковой ехидцей пропела:

— На собранье, Марьюшка, припожаловала? Чтой-то тебя пригнало?

— О скоте, сказывают, вырешать станут... — словно оправдываясь, ответила Марья.

— О скоте, о скоте!.. — замотала головой беременная. — Я с Васильем моим уж вконец расштырилась. Оны толкуют, чтоб, мол, лишний скот, похуже которых, отдать на сторону, а я его ругать! Пошто мы животишки распехивать будем, а чем ребят кормить станем?! Идолы, оны, мужики!..

Надтреснутой поддужный колоколец оборвал шум и разговоры. Собрание началось. Марья вытянула шею и жадно стала слушать сообщение завхоза.

— Корму нехватит на всех. Надо спасать головку стада. Ежли оставить на прокорм всех коров, которые имеются у коммуны, то сгинут, пожалуй, и хорошие, дорогие коровы, на ряду с плохонькими... Лучше сдать плохой скот кооперации, тогда тот, который останется, получше, оправится. Для него хватит корму.

Женщины несколько раз прерывали завхоза. Несколько раз отчаянно бился железный язычок о шершавые, звонкие стенки колокольца. Не выдержала и Марья. Она крикнула:

— Хозяйствовали бы лучше да с умом, так хватало бы корму для усего скота!

— Медведева! Товарищ Марья Митревна! — призвал ее к порядку председатель. — Скажешь опосля докладчика. Не шуми! Я тебя запишу для дачи тебе слова!

— Запиши! — вспылив отчаянной, неоглядной решимостью, согласилась Марья. — Запиши, я скажу свое!

Когда пришло ее время, она выступила, горя румянцем стыда, неуверенности и робости. Ее голос звучал слабо и срывался. Ее слова были путанные, неуклюжие и совсем не те, что складывались в голове. Но женщины, обернувшись в ее сторону и поощрительно поглядывая на нее, подбадривали, и она сумела сказать то, что накипело у нее на сердце, то, что хотела сказать.

— Добывайте корму для всего скота! Шуруйте, ищите, мужики! Не дадим скот изводить! — потребовала она, осмелев и чувствуя, что рядом с нею свои, понимающие, родные, думающие так же и о том же, как и она.

— Правильно! Истинная правда, Марья! Правильно!.. — всколыхнулись женщины, и тут уже немощный порченный колоколец не мог их остановить.

Но из угла, от затертой потными, грязными спинами печки пронесся задорный крик:

— А и добудем! Правильно, гражданки женщины! Основательно и серьезно покрыли! В самую точку!..

Из угла, от печки отлип и протиснулся сквозь толпу Василий.

— Давай я скажу! — трепеща от возбуждения, обратился он к председателю. — Я слово хочу заявить!

— Заявляй, Васька! Заявляй! — насмешливо понеслось со всех сторон.

Беременная женщина, соседка Марьи, блеснула глазами и задорно крикнула:

— Ну, мой неиздашный петь зачнет! Пой, Василий Саввич, пой!

И пока муж ее пробирался ближе к столу, к председателю, к президиуму, она, погасив свой задор и кривя бледные тонкие губы, зло пожаловалась:


Еще от автора Исаак Григорьевич Гольдберг
День разгорается

Роман Исаака Гольдберга «День разгорается» посвящен бурным событиям 1905-1907 годов в Иркутске.


Сладкая полынь

В повести «Сладкая полынь» рассказывается о трагической судьбе молодой партизанки Ксении, которая после окончания Гражданской войны вернулась в родную деревню, но не смогла найти себе место в новой жизни...


Путь, не отмеченный на карте

Общая тема цикла повестей и рассказов Исаака Гольдберга «Путь, не отмеченный на карте» — разложение и гибель колчаковщины.В рассказе, давшем название циклу, речь идет о судьбе одного из осколков разбитой белой армии. Небольшой офицерский отряд уходит от наступающих красных в глубь сибирской тайги...


Братья Верхотуровы

Рассказ о жуткой драме, разыгравшейся на угрюмых и суровых берегах Лены.Журнал «Сибирские записки», №3, 1916 г.


Гармонист

Журнал «Будущая Сибирь», №4, 1934 г.


Человек с ружьем

История деревенского мальчика Кешки, втянутого грозовыми событиями гражданской войны в самую гущу партизанства.


Рекомендуем почитать
Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.


Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.