Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [40]

– Окаянная сила, ведь пришибло бы тебя вмиг или хуже того – изуродовало, ты посадила бы меня навечно в тюрьму. Больше ты сюда ни ногой, поняла?

Помню, что я уговаривала его не говорить ничего маме и клялась, что «больше не буду это творить». И «честное пионерское» не забыла сказать под салютом. Он еще долго ругал меня на чем свет стоит. Постепенно все успокоилось. По правде говоря, я боялась маминых слез, ее слезы были всегда самым большим для меня наказанием. Больше голода, холода, обид, ушибов, неудач. Слезы эти в разных жизненных обстоятельствах были разные. Они были оружием, защитой, предостережением и всегда шли из глубины самого ее сердца.

Наблюдая работу женщин, мне казалось, что они заготовили и спалили столько дров, что школу можно было бы зиму топить, в то время как дома у нас часто не было ни полешка. У тети Вари было кому дрова припасать, а у нас – прямо беда, хоть матушку-репку пой. Вечером, после рабочего дня мы подбирали здесь щепы, бересту, вязали охапки и за спиной тащили домой. Уходя, женщины бодрили себя, видимо, готовясь к следующему трудовому дню:

– Давайте не будем ничему поддаваться, тогда, может, и сдюжим.

Война надолго упростила, притупила у людей все чувства и желания, оставила только одно – борьбу за выживание. Как еще долго тянулся за нами шлейф войны!

Мы медленно тащились домой. Ветер нес на нас темно-синие тучи с севера, обнимал леденящей рукой, навевал тяжелые думы. Мы выживали мучительно тяжело, а как выжили – я и сама не знаю.

Может, сама природа была нам помощницей? Если присмотреться, то природа подсказывает нам, как надо стоять. Посмотрите, какая вода чище? Та, что трусливо сидит в болоте, прячется от всех, гниет в неподвижности, да так, что порой идет от нее нестерпимый, смрадный запах и никакая тварь жить там не может, или та, что непрерывно движется, преодолевая препятствия, шумит и клокочет? Не она ли самоочищается? Уже в пожилом возрасте довелось мне увидеть одно из величайших чарующих зрелищ природы – Ниагарский водопад. Было видно, что сначала Ниагара долго, не спеша течет по равнине, упираясь и ударяясь о множество каменных валунов, потом падает с огромной высоты с грохотом, рассыпаясь в бесконечное число разноцветных сверкающих брызг и миллиарды капель и капелек чистой воды, которые щедро омывают и освежают все вокруг. Сотни людей на берегу смотрят, обрадованные этим буйством воды, не боясь промокнуть и продрогнуть. Моя внучка Маша бегала между нами по прибрежному асфальту, радостно смеялась, восторженно открывала свои огромные, в пол-лица глаза, потом подпрыгивала вверх и, наконец, сообщила мне, что внизу, прямо под нами, есть ворота, они открываются и самых смелых людей выносит в бушующую Ниагару на специальной лодке и в специальных костюмах.

– Посмотри, бабушка, как много желающих побороться с рекой. Когда я подрасту, то обязательно без боязни сяду в ту лодку.

Глаза ее блестели полной уверенностью. Внизу Ниагара взрывалась облаками легкой белоснежной пены, шумно билась о камни и наконец спокойно продолжила заданный природой свой путь, словно выходя из этой битвы победителем. Вот она, подсказка природы: даже после грандиозного падения надо найти в себе силы встать и продолжить свое движение твердо, уверенно в заданном русле. Мой внук Руся, уже подросток, отошел ото всех и долго, молча смотрел на это божественное чудо, мы не мешали ему. О чем он думал? Может, о том, что все происходит и идет своим чередом, а быть может, обдумывал уже свой путь, на котором можно разбиться о преграды, но при этом дать миллионы маленьких светящихся, искрящихся жизней. Кто знает, возможно, он додумался до того, что можно упасть, но только подняться надо обновленным. Умереть, чтобы воскреснуть. Но главное, в поединке с препятствием не должна погибнуть воля к победе. Невозможно было оторвать глаз от бурлящей жизни воды. Мы отъезжали, но шум водопада еще долго был слышен. Кипучая жизнь его захватывала и держала, будила воображение и завораживала. Сидя в машине, я желала, чтобы все мои внуки выбрали правильный путь, достигли своей цели и не боялись преодолений.

Помнится, я недоумевала и даже спросила об этом у женщин, когда мы шли с работы домой, почему Виктор целыми днями сидит на скамеечке: отдыхает, греется, курит, а им нисколечко не помогает? Он же мужчина сильный и не старый.

– Напраслину ты на хорошего мужика возводишь. Это он для нас каждый день вечерами пилу направляет, топор точит, самые толстые караванья колет. А главное, на нем машина, за нее он отвечает головой, следит, чтоб работала исправно, как часы, а для этого ее прочищать надо…

– Все равно ваш труд тяжелее, – настаивала я.

– Как ты понять не можешь, голова твоя садовая, что он все время за прибором должен смотреть. Тут понятие иметь надо, а то машина загорится или лопнет, и до пожара недалеко.

– Да ничего с ней не случится, крепкая она.

– Тебе ловко говорить так, ты еще маленькая, а Виктору доверил колхоз самую сложную машину. От ее работы зависит сдача хлеба государству.

Но я стояла на своем: как несправедливо, чтоб мужик всю зиму ленился, а тетеньки в это время убивались!